Дочери моря. Люси - Кэтрин Ласки Страница 7

– Ну не красотка ли? – глухо присвистнул портовый грузчик. Раздалось ещё несколько присвистов.

– Пойдём, дорогая, пора подниматься на борт. И ради бога, надень шляпу. – Слова отца, тянувшего её за руку к трапу, больше походили на мольбу, чем на замечание.

Ветер дул кораблю в нос, что было нетипично в это время года, и капитан сообщил им, что из-за встречных ветров они прибудут только в шесть утра следующего дня. Люси никогда не была так счастлива. Она чувствовала, что чем дольше будет находиться в море, тем лучше. Она хотела бодрствовать всю ночь. Зачем оставаться в душной кабине, если можно побыть на палубе? Родители не одобрили бы эту идею, поэтому им Люси решила ничего не говорить. Она твёрдо решила, что изо всех сил постарается быть образцовой дочерью и соответствовать статусу. Она даже была готова попробовать поиграть в теннис, если это поможет отцу стать епископом Нью-Йорка.

И тем вечером она прекрасно справлялась с ролью идеальной дочери на ужине в кают-компании; на ней было серое кашемировое платье и приталенный жакет. Их усадили за капитанский стол, и капитан Эндрю Бурч попросил, чтобы пастор благословил их пищу. Марджори была довольна оказанной им чести, но слегка разочарована, что за столом не оказалось никакой знаменитости. Для богачей, как сказала миссис Симпсон, было ещё слишком рано. На пароходе плыли дантист с женой, который вышли в Портленде, предприниматель с десятилетним сыном (тоже сошли в Портленде) и гувернантка, которая ехала перед своими хозяевами – Гринами, о которых Марджори никогда не слышала, но которые, очевидно, собирались провести лето в Бар-Харборе. Разговоры велись главные образом о погоде, и хотя Марджори задала гувернантке несколько тактичных вопросов о Гринах, ей удалось выудить лишь немного сведений. По окончании ужина они попрощались с соседями по столу и пожелали всем хорошего лета.

* * *

Семье Сноу предоставили двойной люкс (спасибо ещё раз щедрости церкви Святого Луки). Когда они вернулись в каюту Марджори опустилась на диван и вздохнула:

– Надеюсь, меня не замучает морская болезнь.

Судно заметно раскачивало, потому что они плыли уже не по заливам вдоль береговой линии Массачусетса, а вышли в открытое море.

– Люси, дорогая, как тебе удаётся сохранять равновесие, ни за что не держась?

Люси пожала плечами. Ей нравился ритм волн, как будто она знала его с самого рождения. Ей казалось, что он баюкает её. Но как она могла объяснить свои чувства родителям, которых явно укачивало? Она попыталась сменить тему:

– Мама, вы попрощались с мисс Бернэм, гувернанткой, так, как будто мы больше никогда не увидимся. Но мы всё лето будем жить в одном городе и наверняка ещё встретимся.

Она заметила, что родители обменялись многозначительными взглядами.

– О, дорогая, я не думаю, что её хозяева – люди нашего круга, – поспешно проговорил отец.

– Мистер и миссис Григ?

– Да. – Мать нервно кашлянула. – У них неподобающая фамилия.

– Как это?

– Ну, понимаешь… – Она подняла короткие тонкие, брови, которые выгнулись так сильно, что стали напоминать запятые над её карими глазами. Губы Марджори плотно сжались, как будто она предпочла бы обет молчания каким-либо объяснениям.

– Твоя мама хотела сказать… что это люди не нашего круга. По их имени можно определить… что они другого сорта.

– Другого сорта? – переспросила Люси.

– Евреи, скорее всего.

Эти слова озадачили Люси. Раньше родители не говорили ни о чём подобном. Так мог бы говорить кто-то вроде Дениз Де Бек или Элдона Дрекселя. Но её родители, особенно отец, всегда были очень корректны, когда вопрос касался другого вероисповедания.

Другого сорта? Что конкретно это означало? Люси попыталась понять. Другая религия – это она понимала, но сорт? Люси смутилась. Она встречала евреев в Нью-Йорке, говорила с ними. Сапожник, мистер Гурвиц, был евреем. А ещё леди за справочной стойкой в публичной библиотеке. Её звали миссис Голд. Она была очень любезной. Они, возможно, отличались внешне, но то же самое можно сказать и об ирландце носильщике, который нёс их багаж, и об Анне, их кухарке, ведь она была шведкой. Но сказать, что они другого сорта? Она вспомнила, как родители смотрели на неё на причале, когда она сняла шляпу, и какими потрясёнными были их лица. Теперь она поняла. Дело было не в том, что с распущенными волосами девушка казалась неодетой, а в том, что она стала другой: другого сорта, другим существом, не совсем даже человеческим – чужеродным.

Эти мысли не давали Люси покоя, когда она ложилась спать. Хотя она и собиралась бодрствовать, плавное покачивание парохода на волнах, приходящих с необъятных просторов Атлантики, навевало на неё дрёму. Несмотря на монотонное гудение двигателей, она по-прежнему могла слышать гипнотические ритмы биения волн о корпус судна.

Я не хочу играть в теннис. Я хочу плавать. Никто никогда не учил её, но Люси не сомневалась, что умеет плавать. Она просто знала это.

Перед тем как заснуть, она вспоминала о Прародителях – небольшой выдуманной семье, которая жила в домике, подаренном ей тётей Присси. Люси придумала Прародителей задолго до того, как обнаружила в кабинете своего отца те бумаги – на её усыновление из церкви Святого Луки со словами «мать неизвестна». С того самого дня она гадала, кто произвёл её на свет? Кто её «неизвестная мать»?

В церкви, когда отец читал Евангелие от Матфея, она всегда очень внимательно слушала. Ей нравился ритм и темп, с которыми он произносил имена, начиная с Авраама, Исаака, Иакова и Иуды до Иисуса и его родителей. Имена казались ей странными, как и люди, которые все были мужчинами, но почему-то рождались друг от друга. Аминадав был после Арама, потом Наассон, Салмон и Вооз. Женщины упоминались только иногда. В Люсиной семье Прародителей было наоборот – главными были девочки, а уж потом мальчики. У Люси начали закрываться глаза. Последнее, о чём она подумала: её семья не была легендарной. Она действительно существовала, и в ней родилась Люси. Случится ли ей узнать, от кого она была рождена, кто она и откуда появилась? Узнать, какого она сорта?

* * *

Люси проснулась и резко села на своей постели. Как она могла заснуть? Вглядевшись в небо за иллюминатором, она разглядела две звезды. Слава Богу, ещё ночь. И у неё ещё оставалось время, чтобы выйти на палубу. Она прислушалась: из смежной комнаты раздавался храп и мягкое посапывание родителей. Больше судно не качало, оно шло очень мягко. Ветер, должно быть, стих. Люси надела свой самый тёплый плащ, накинула шаль и выскользнула из каюты.

Когда она вышла на палубу, ей показалось, что она переступила границу, за которой начнётся совершенно новая жизнь. Её обдувал лёгкий ветерок, окутывал запах моря, и у неё перехватило дыхание, когда она увидела колеблющееся отражение луны на водной глади. По щекам потекли слёзы. Люси не могла понять, почему заплакала. Она никогда не чувствовала себя счастливее, чем сейчас, но на какое-то мгновение всё вокруг показалось ей ужасно хрупким, как отражение луны на воде.