Чернокнижник - Андрей Смирнов Страница 69

Эльга осторожно скосила глаза. Уилар, конечно же, ухмылялся.

— Нам стоит задуматься о том, — Осгьен назидательно поднял вверх тонкий узловатый палец, — что пока эти люди остаются среди нас, нас всегда будут смешивать с ними в одно целое и предъявлять нам счета за преступления, которых мы никогда не совершали! Мы все возмущены тем, что делает джорданитская церковь по отношению к нам, но давайте задумаемся не о ее видимых действиях, а об их причинах! В каждом из нас подозревают чернокнижника или малефика [Малефик (лат.) — вредитель], заключившего договор с дьяволом, но таковых среди нас — видит Бог — лишь незначительное меньшинство. Однако до тех пор, пока они будут оставаться с нами, наше положение год от года будет лишь ухудшаться и ухудшаться. Безумие — бороться с Церковью, как предлагали тут некоторые горячие головы. Нам следует не озлоблять против себя джорданитской клир, а, напротив, стремиться всеми силами к сотрудничеству с ним, к оправданию себя в их глазах. Даже если десять из нас направляют свой природный Дар на лечение, на всевозможную помощь людям, достаточно будет и одного негодяя, балующегося с некромантией или демонологией, чтобы перечеркнуть труд этих десяти! Нам нужно избавиться от этих мерзавцев, потому что они компрометируют всех нас, сотрудничать с шээлитами в их поимке, противостоять им во всем, бескорыстно помогать людям — и тогда, я уверен, Церковь в корне изменит свое отношение к нам!!!

Пока Осгьен произносил последнюю фразу, его дрожащий от праведного гнева палец устремлялся то к одному, то к другому «негодяю» — от барона Мерхольга к Мэзгриму ан Хъету, от Мэзгрима — Уилару Бергону, от Уилара — к Джейсу ан Пральмету, младшему брату Агиля, известному своим буйным нравом.

— Очень забавный человек, — вполголоса произнес Сезат Сеот-ко, когда Осгьен под шум разбушевавшегося собрания величественно сошел с трибуны.

— Я с ним знаком, — также негромко ответил Уилар. — Он слишком много читает. И слишком мало понимает прочитанное. Иначе бы он помнил, что астрология, изучению которой он посвятил всю свою жизнь, осуждается в Книге Жизни точно так же, как ворожба и вызывание мертвых.

— Зачем его пригласили? — Мастер Проклятий с легким недоумением передернул плечами. — Какой от него толк?

— Это надо спрашивать не у меня, а у Айлиса Джельсальтара. Мне тоже кажется. что тут чересчур много лишнего народу. Слишком многие легко поверят в ту чушь, которую несет Осгьен. Слышишь? — Уилар качнул головой, обращая внимание соседа на невообразимый гвалт, по-прежнему стоявший в зале. — Эти кролики надеются, что если им удастся избавиться от волков, то после их благородного поступка охотники перестанут обращать на них внимание.

Сезат Сеот-ко кивнул, соглашаясь.

Гомон и гвалт между тем никак не прекращались.

В первых рядах едва не разгорелась драка между сторонниками Мерхольга ан Сорвейта и Осгьена ан Трейта. Едва-едва сумели их успокоить. Ясно обозначились две партии; партия войны обвиняла партию мира в трусости, тупости и клевете, а партия мира именовала своих оппонентов не иначе как «преступниками» и «человекоубийцами». Возникла заминка и с выступлениями — многие из тех, кто уже побывал на трибуне, теперь рвались на нее снова — опровергнуть или подтвердить слова Осгьена ан Трейта. Наконец на трибуну поднялся очередной оратор, но собравшиеся были слишком возбуждены и так и не дали ему сказать ни слова. Видя, что споры не прекращаются, неудачливый оратор безнадежно махнул рукой и сошел вниз.

— Наш выход, — неожиданно сказал Уилар. Эльга не успела ничего понять, как была уже на ногах, протискиваясь вслед за Уиларом через толпу, забившую проход к трибуне. Чернокнижник сжимал ее руку своими стальными пальцами, не оборачиваясь и, по видимости, нисколько не заботясь о том, идет ли она следом за ним на своих ногах или волочится по полу. Чтобы избегнуть последнего, Эльге приходилось прикладывать неимоверные усилия — толпа, каким-то чудом раздвигавшаяся перед Уиларом, так и норовила сомкнуться сразу за его спиной. Несколько раз Эльге казалось, что Уилар или оторвет ей руку, или попросту раздавит кости. К счастью, обошлось. Вот они у трибуны. Прочие ораторы, ожесточенно спорившие об очередности выступлении, как-то разом пропустили их вперед. «Чему я удивляюсь?.. — подумала Эльга, посмотрев в спину Уилару. — Хищник всегда остается хищником. Даже тогда, когда не собирается ни на кого нападать… Они это чувствуют, поэтому и уступают дорогу».

По пути она как-то не задумывалась, для чего Уилар потащил ее следом за собой, — и запаниковала, когда чернокнижник неожиданно обернулся, поднял ее и поставил на возвышение.

Ужас на лице Эльги был написан настолько ясно, что Уилар даже соизволил прокомментировать свои действия:

— Сейчас будешь говорить.

— Я??? — Эльга едва сумела выдавить из себя несколько звуков, — о… о чем…

— О чем хочешь. — Помолчав, Уилар добавил с присудим ему черным юмором:

— Желательно правду.

Он отвернулся, и Эльга поняла, что больше никаких указаний не последует. О чем говорить? Она не могла даже представить. Здесь собралось около двухсот человек, многие из которых были знатными и могущественными персонами. Что она может сказать им? Они не обращали на нее никакого внимания — спорили, пытаясь перекричать друг друга. Эльга беспомощно посмотрела на Уилара. Уж не хочет ли он, чтобы она каким-то образом прекратила весь этот бардак? Может быть, лучше сесть на место и подождать, пока они успокоятся?

Но чернокнижник так легко от своих затей не отступался. Нужно утихомирить толпу? Где трубач? Иди сюда и дуди в свою дудку, да погромче! Трубач мотает головой и косится на герцога — только приказу своего хозяина он будет подчиняться. Но герцог молчит, не выдает ни словом, ни жестом, что он поощряет или порицает самовольные действия Уилара Бергона. Тогда Уилар бесцеремонно отнимает у пажа трубу и трубит в нее сам — трубит от души, нисколько не заботясь о чистоте звука. Тем более что он все равно не умеет играть на трубе.

От пронзительного рева Эльга едва не оглохла. Над ошеломленным залом повисла тишина.

— Ну! — прошипел Уилар, бросив на Эльгу яростный взгляд.

— Я…

— Громче!

— Я… — Она сама удивилась своему голосу — необычно звонкому и громкому. — Я не… не знаю, что вам сказать. Наверное, я должна рассказать, что со мной было… Со мной тоже поступили… нехорошо… и с матушкой Марго… но я… я не хочу… не хочу никого обвинять. Я верю в Преблагого Джордайса. Я не хочу ни с кем воевать… Я прожила у матушки Марго почти год…

Она говорила сбивчиво и сумбурно, но, как ни странно, ее никто не прерывал. Она рассказала о своей жизни, о матушке Марго и шээлитском суде, о том, как Уилар Бергон спас ее от смерти… Вместе с тем она изо всех сил старалась дать им понять, что не хочет ни жаловаться, ни обвинять кого бы то ни было. Она пыталась сказать, что можно остаться верным Пресветлому даже тогда, когда все, казалось бы, восстает против веры. Кого она хотела в этом убедить — их, гордых и сильных, или себя саму?..