Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец Страница 69

Они больше верят одному слову бородатого, чем клятвебезбородого.

Английский путешественник С. Коллинз.

О русских.

В деревеньку Ирка и Матвей забрели случайно, по дороге вТешу. Шли-шли, а тут на пути деревенька – завалилась между пригорков,притулилась к реке. На краю деревни попался крупный, возмутительно грязныйпетух с выщипанным хвостом. Посмотрел лихо, выпятил грудь, с вызовом уронил наглаза гребень и… нырнул в дыру в заборе.

Деревенька состояла примерно из тридцати домов. Все дома наодно лицо – в три окна на улицу, деревянные, с крытыми листовым железомкрышами, с щербатым штакетником заборов, подпираемых с другой стороны буйноразросшейся сиренью.

Пройдя всю деревню и никого не встретив, Матвей и Иркаподошли к крайнему дому. Матвей поискал глазами, куда можно постучать, и, необнаружив ничего подходящего, постучал в почтовый ящик. Сразу подниматься накрыльцо было неудобно. Все-таки чужой участок. Охраняется солью и дробью, таксказать.

Сразу за воротами стояло в ряд несколько мисок с раскисшейедой. Рядом лакал из лужи мордатый кот.

На стук в почтовый ящик не отозвался никто, включаяпочтальона.

– Ау! Хозяева! – гаркнул Матвей во весь голос.

– Тише! – робко сказала Ирка, хватая его за рукав.

– Зачем тише-то, гадкая мерзайка? – радостновстрял Антигон. – Орут, чтоб услышали! Тихо орать – какой смысл?

Он решительно перешагнул через давно завалившийся забор изашлепал ластами в глубину участка. Когда раскачивающаяся спина Антигонаскрылась за сараями, послышался собачий лай, и кикимор появился вновь. На этотраз он улепетывал, преследуемый разнокалиберной собачьей сворой. Мордатый котзалез на липу. Деловито залез, с достоинством, без спешки и суеты.

Свора подняла столько шума, что в крайнем окне мелькнулолицо. Звякнула щеколда. На крыльцо вышел бодрый дед в трениках и овечьейжилетке. Борода у него была, как трехцветная кошка, – по краям седая, вцентре же – желтоватая, с четкой рыжей полосой, в цвет прилагавшихся усов.Увидев хозяина, утихшая было свора забрехала втрое громче, оправдывая сам фактсвоего существования.

– А ну пошли, пошли! Не выслуживайтесь! –прикрикнул на псов дед и, раздавая собакам пинки, подхватил Антигона на руки.

– Не испугался, малец? Сколько тебе? Годов с пятокбудет?

– Семь весной! – соврал Антигон, у которого одномутолько радикулиту было веков восемь.

– Ну так мы ровесники! В один ноль у нас разницы-то, аноль-то не считается! Нету числа такого – ноль! – обрадовался дед. –Дачники?

– Туристы, – сказал Багров.

– Тоже хорешее дело. Ваш, что ли, робенок?

– Это наш средненький! – брякнул Матвей.

Ирка негодующе забормотала, хотя для нее эта шутка была ужепривычной. В конце концов, многие люди не столько шутят, сколько выдаютжелаемое за действительное. У озабоченного – весь юмор вечно ниже пояса,пьяница шутит про выпивку, жмот – про деньги, ботаник – про Пруста и Бродского.Вот и Багрова, видно, тянуло стать отцом большого семейства.

Деда наличие у Ирки и Багрова старшеньких и младшенькихдетей не удивило. Человек так устроен, что четко ощущает своих ровесников и летпо пять в плюс и в минус. Дальше же, как при стрельбе, идет уже большойразброс.

– Ясненько! – сказал дед. – А я вот Макарыч!Если вы за молоком, через угурод пройдите к Петровне – у нее и корова, и коза.

– Да не, нам молока не надо. А одежду тут можногде-нибудь купить? Свитера там и все такое? – спросил зябнущий Багров.

– Одежя – это в Теше, – сказал дед, оглянувшиськуда-то в вершины яблонь, где, должно быть, и пряталась Теша. – Это что жвы, в поход голодранцами, значит, пошли?

– Ага, – согласилась Ирка и внезапно для себядобавила: – Можно мы у вас переночуем, а завтра дальше пойдем?

Багров изумленно оглянулся на нее. Вроде как проситься наночлег они не договаривались. Ирка виновато улыбнулась.

Макарыч поставил Антигона рядом с лужей, в которую тотнемедленно влез. Ирка вспомнила загадку Фулоны про главное отличие свиньи откикимора: свинья везде грязь найдет, кикимор же ее еще и устроит.