Такая работа - Сергей Демьянов Страница 69

Она была права.

Я просто кожей это чувствовал — насколько она была права. Я действительно не умел доверять. Меня слишком качественно отучили делать это. Этот шрам внутри меня все еще болел.

— Вот зачем нужна сила. — Она все-таки коснулась моего лица, и это не было неприятно. Теплая, мягкая рука. — Она рождает доверие между теми, у кого могут быть общие цели. Очень серьезные цели, достичь которых можно только вместе.

Ее голос обволакивал и усыплял. Рамона говорила искренне. Так искренне, что у меня внутри вздрогнуло. И слезы на глаза навернулись. Я в последний раз плакал в ту ночь, когда Вероника пыталась меня убить.

Она приблизила свое лицо к моему, точно желала коснуться меня губами.

У нее изо рта пахло кровью. Мой желудок подскочил к горлу, мышцы скрутило и голова сделалась тяжелой, как чугунное ядро.

— Иди на фиг, — выдавил я. — И мудацкие вампирские фокусы в жопу себе засунь!

И тут же ощутил, как Рамона отпрянула от меня. Не физически. Как будто что-то невидимое, обнимавшее мое сердце, скользнуло наружу. Я и сейчас знал, что она права. Я не умею доверять. Но теперь меня это вполне устраивало.

Ее пальцы, перебиравшие мои волосы, замерли. Рука бессильно упала. Губы сложились в удивленное «о».

Она больше ничего не сделала, что я мог бы заметить. Но все изменилось. Атмосфера раскалилась за долю секунды. Достаточно было плюнуть, чтобы пошел пар. Мартынов скользнул мне за спину, и я схватился за пистолет.

Точнее, за тот карман, где раньше был пистолет.

— Ты посмел оскорбить маму. — Вампир прошипел это прямо мне в ухо, заломив за спину обе руки. Больно, между прочим. — В ее собственном доме. Ты об этом пожалеешь.

Неубедительно. Очень неприятно, но все равно неубедительно. Вряд ли я когда-нибудь пожалею о том, что не дал вампиру вывернуть меня наизнанку. Даже если этот вампир меня однажды убьет из-за того, что не смог подчинить.

— Это так честно, — я усмехнулся, — говорить о доверии, обрабатывая меня с помощью вампирских заманух. Как того дохлого парня на полу. Решила сменить диету?

— Доверять человеку, который пришел, чтобы убить меня, — не в моих правилах. — Рамона улыбнулась. — Доверие должно быть чем-то обеспечено, а ты не захотел дать мне основания тебе верить.

Знаете, я всегда считал, что, если ты можешь верить только тому, кого загипнотизировал, это значит, что у тебя проблемы в социальной сфере.

Она пробежалась пальцами у меня по груди, коснулась кармана — и, зашипев, отдернула руку, точно святая вода обожгла ее сквозь кожу и стекло. Конечно, этого не могло быть. Для старых вампиров святая вода не опаснее мышиного чиха. Но Рамона почувствовала ее и разозлилась.

— Ты думал, что мне можно повредить вот этим? — усмехнулась она. — Наивный. Может быть, ты и крестами обвешался — там, под курткой? Может быть, мне следует раздеть тебя, чтобы узнать это?

— Нет у меня крестов, — хмуро сказал я.

Мне меньше всего хотелось тут раздеваться. Рамона удовлетворенно кивнула. Не знаю, как они отличают, когда им пытаются врать, но ошибок у них не бывает.

Я почти поверил в то, что теперь она оставит меня в покое. Что бы она сейчас ни говорила, мы оба знали, что я не убивать ее сюда пришел. Ей просто хотелось поиграть со мной, как сытая кошка играет с мышью.

Показать, кто здесь самый страшный.

Она улыбнулась, показав клыки. И без предупреждения ударила меня горькой ледяной тьмой, едкой и вязкой, как олеум. Это была волна холода, концентрированное отчаяние и одиночество, и вожделение, в котором нет ни капли тепла — одна голая жажда. Если бы я мог, я бы потерял сознание прямо здесь, в окружении пары десятков вампиров. Что угодно было лучше, чем чувствовать это. На мгновение я оказался внутри нее, в ее ледяном, мертвом сердце — и это было как попасть в ад.

Наверное, я закричал. Во всяком случае, кто-то это точно сделал, а кроме меня, некому было. В кармане хрустнуло, и святая вода впиталась в подкладку куртки. Гранаты на крайний случай? Ну да, конечно. Хрен мне, а не запас оружия.

Мартынов взвизгнул по-бабьи, шарахнулся назад. Но меня не отпустил. Он был немертвым два, может быть, три месяца, и святая вода на него все еще замечательно действовала. Он боялся ее. Вот только ослушаться маменьки он боялся еще больше.

Я не хотел знать, как она этого добилась. Совсем не хотел.

Она развернулась, и это тоже не было человеческим движением. Люди не скользят вот так — всем телом, касаясь паркета только кончиками пальцев, если не танцуют.

— Нам всем нужна уверенность в том, что наши близкие не подведут нас, — проговорила она, устраиваясь в кресле у дальней стены. Взгляд ее был направлен на вампира с волосами цвета ржавчины. Очень красноречивый взгляд. — Мы хотим знать, что они будут играть на нашей стороне, какими плохими бы мы ни были. Что они примут нас и одобрят то, что мы делаем. Но не у всех есть сила, чтобы этого добиться. Это очевидно.

Я промолчал. Мне не нравилось, когда Рашид пытался втюхать мне свои очевидные вещи, но он хотя бы был человеком.

— Тебя плохо учили быть вежливым со старшими, мальчик, — добавила Рамона. — Придется мне этим заняться, раз уж я нашла ключик к твоему сердцу. Никто не покупается на иллюзии, если ему не нужно то, что они изображают. Подумай об этом, глупый наглый мальчик. Подумай об этом.

Спасибо, в другой раз.

Дома, на кухне.

Непременно.

— Мы вот так и будем разговаривать о делах? — спросил я.

Не то чтобы я всерьез думал, что она отзовет Мартынова и предложит мне стул, но молчать дальше как-то невежливо получалось. К тому же у меня спину начало сводить.

— Я не позволяла тебе говорить, мальчик, — сказала Рамона, сохраняя на лице благожелательную улыбку.

Мартынов дернул вверх мою завернутую за спину руку. Легонько, без особого садизма и с тем же скучающим выражением на лице. Я взвыл.

Сделать человеку больно не так сложно. И это было бы не так плохо, если бы не существовало людей, готовых пойти дальше. Гораздо дальше. Некоторые считают, что сломанная рука оппонента — отличный аргумент в любом споре. Даже тот, для кого просто боль недостаточно убедительна, станет гораздо сговорчивее, увидев, к чему может привести излишняя принципиальность.

Проблема заключалась в том, что мое упрямство, кажется, было сильнее моего инстинкта самосохранения. Если бы рядом со мной сейчас оказался психоаналитик, я непременно поговорил бы с ним об этом, потому что меня это беспокоило.

— Если бы ты проявил больше уважения к маме, тебе не пришлось бы сейчас испытывать боль, — промурлыкал Мартынов, почти коснувшись губами моего уха.

— Почисти зубы, гомик вонючий, — процедил я.

И приготовился к новой вспышке боли. Сейчас я был практически уверен, что Мартынов не рискнет сломать мне что-нибудь без приказа, но пропустить мимо ушей оскорбление он бы не смог. То, что вампиры мертвы, еще не делает их хладнокровными существами.