Скалолазка и Камень Судеб - Олег Синицын Страница 69

Кнопка звонка не работала. Пришлось барабанить по двери до тех пор, пока не послышались шаги. Взревел кот, которому Овчинников, очевидно, наступил на хвост в темноте.

– Кто там? – шепотом спросил Леха.

– Белая горячка.

– Похоже, явился призрак моей бывшей жены, – констатировал Овчинников. (Вроде трезвый. Слава богу. Он мне нужен вменяемый). – Призрак, забери своего кота. Он меня обожрал. Мерзавец научился холодильник открывать, когда никого дома нет.

– Леха, открой дверь.

– Алена, а ты раньше не могла явиться? Посмотри на время! Час ночи!

– Раньше не могла. Я только из Испании прилетела – и сразу к тебе. Открой дверь, заинька.

– Не открою! А если я не один дома? Если у меня тут очень известная певица, личность которой я бы хотел сохранить в тайне?

– Никого у тебя нет. Твою хибару даже моль игнорирует.

– Это неправда! У меня есть моль!

– Леха, открой. Ты мне нужен.

Щелкнули запоры. Дверь распахнулась, и я шагнула в полутьму Лехиной квартиры. Овчинников стоял в пижаме с диснеевскими далматинцами, которую я ему подарила в прошлом году на день рождения. Я аж прослезилась от умиления. А говорил, что будет этой пижамой стекло «жигуленка» протирать. К ногам бывшего мужа прижался мой Барсик, два зеленых глаза светились ненавистью ко всему, что пахнет колбасой. Эта ненависть обычно трансформировалась у кота в тотальное уничтожение данного продукта.

– Ну? – спросил Леха. – Чего надо-то?

– Тебя и твою машину.

– А до утра твое дело не подождет?

Я поглядела на него устало. Взгляд получился таким тяжелым, что Леха даже попятился.

У Лехиной «пятерки» не работала одна фара. На темных улицах, где отсутствовали фонари, это играло существенную роль. Как раз половины дороги не видно.

– Тебя за мотоциклиста еще не принимали? – поинтересовалась я.

– Очень смешно.

– Совсем несмешно. А если милиция задержит?

Он презрительно фыркнул. Ах, ну да! Чего ему волноваться?!

– Куда едем-то?

– Сейчас налево… да… Припаркуйся здесь.

Леха притормозил возле длинного забора из металлических прутьев. Я вылезла из машины, вытащила из багажника завернутый в рогожу инструмент, который захватила из гаража. Овчинников тоже выбрался, выключил габариты и нерешительно топтался на месте, ежась от холода.

– Через ворота не пойдем, – сказала я, когда мы оставили темный, практически неразличимый в ночи «жигуленок». – Полезем через забор.

– Через забор не могу, – запротестовал Леха. – У меня травма.

Я уже просунула лопаты между прутьями и обернулась, направив ему в лицо луч фонаря:

– Какая еще травма?

Овчинников замялся. Было видно, что он не особенно хочет отвечать на вопрос.

– Травма серьезная, – наконец ответил он. – Я вчера Кузьме в «очко» проиграл квартальную премию. До сих пор оправиться не могу. Так что мне через забор нельзя.

– Это называется моральная травма, Овчинников! Она не влияет на твою физическую форму, которая, правда, подпорчена водкой. Но если ты не можешь перелезть через забор, то я тебя перекину.

– Да ладно, – недовольно отозвался он. – Уж как-нибудь…

Я перебралась через забор без приключений. Не такое уж и препятствие для скалолаза. Леха влез без проблем, но, когда прыгал сверху, зацепился штаниной за пику и рухнул вниз головой. Благо упал в груду сорняков, которые свозили сюда. Не то и в самом деле получил бы серьезную травму.

За забором было темнее, чем на улице. Мы прошли десяток шагов, и луч моего фонаря наткнулся на старый могильный крест. На табличке – «Вере Федоровне от внуков…». Овчинникову надпись не понравилась. Он закричал, пришлось заткнуть ему рот ладонью.

– Ты куда притащила меня?! – спросил он осипшим голосом после того, как я ослабила захват.

– Это кладбище. Что ты орешь, как базарная женщина! Никогда на кладбище не был? Перестань трястись, не позорь фамилию.

– Алена… – Только теперь до него дошло. – Ты чего удумала? Это же подсудное дело!

– Я не собираюсь красть искусственные цветы или рушить могильные плиты. Я пришла узнать то, что должна знать. И никто мне помешать не сможет. Поэтому сделай одолжение – не ори, не привлекай сторожей. А то я тебе лопатой по голове настучу.

– Могла бы предупредить про кладбище. Я бы водки взял – с ней не так страшно. Знаешь, на войне перед атакой солдатам водку выдавали!

– Знаю. Но водки у меня нет.

В самом деле идти ночью по кладбищу – далеко не весело. Могильные кресты и надгробные плиты, выраставшие из темноты каждый раз в иных проекциях, не позволяли к ним привыкнуть, а потому каждый раз пугали Овчинникова. Он шел сзади, ежеминутно вздрагивая и вскрикивая. Я же ощущала только легкую тень настоящего испуга. После могильника в Андалусии, под завязку набитого черными костями, меня мало что могло смутить.

По сравнению со знойной Испанией, где солнышко буйствует вовсю, московская ночь «одарила» лишь четырнадцатью градусами выше нуля. В шортах и маечке я сразу ощутила этот перепад, но чтобы переодеться, не было ни времени, ни магазинов.