Ведьмина дорога - Наталья Авербух Страница 68

— Мы останемся здесь до завтрашнего утра, — сообщил Фирмин.

— Зачем? — удивилась Нора. — Отец! Я вовсе не устала. Поедемте дальше!

— Мне не нравится, что мой сын пытается завладеть этой деревней. Хоть Вейма и сказала, что Барберг не так уж и интересует его… Мы останемся здесь для того, чтобы выполнить свои обязанности.

— Какие, отец? — послушно спросила Нора. От Веймы, правда, не укрылось разочарование и раздражение девушки. Проведя всю свою жизнь в деревне, она радовалась дороге и радовалась, что увидит большой город. «Выполнять свои обязанности» перед крестьянами не так интересно, когда ты юна и хочешь радоваться жизни.

— А какие, дочь моя, обязанности у сеньора перед своими людьми? — строго спросил в ответ барон и отвернулся.

Нора покраснела, обиженная выговором.

— Вейма, — обратился барон к вампирше. — Мне нужно твоё чутьё. Ты встанешь позади меня, рядом с Норой. Если увидишь, что мне лгут — потяни за рукав, только, ради Заступника, незаметно! Твой муж очень просил, чтобы я не разоблачил тебя перед людьми.

Вампирша вздохнула. Муж. Просил. Ну, к чему этот балаган? Как будто у неё может быть муж! Муж, который просит за неё барона! Глупости какие!

— А ты, Нора, — не заметил злости девушки барон, — не стесняйся вмешиваться, если заметишь что-то неладное или захочешь спросить. Поняла?

— Да, отец, — покорно вздохнула девушка. Вейма чувствовала, что её ученице хотелось бы иметь впереди какое-то другое будущее, чем разбор мелочных жалоб. Более красочное, может быть. Сама вампирша вздыхать не стала. Всё это она в своё время освоила, таскаясь по деревням Корбиниана за своим мужем. Или тюремщиком, как она думала в тот момент. Забавная штука — жизнь.

Сначала всё было просто. Не с мужем, а с Барбергом. Староста принёс какие-то записи, сделанные на каких-то тряпках, барон их внимательно посмотрел, потом вышел и посмотрел на телеги, которые предполагалось отправить в замок, потом показал дочери и её придворной даме, Вейма быстро пересчитала в уме и шёпотом предложила Норе найти ошибку, ошибка была найдена и с телеги сняли один мешок с мукой, который оказался лишним. Сначала всё было просто и исключительно деловито. А потом староста попросил позволения привести просителей, которых нужно было освободить от податей — если его милость согласится, конечно.

И поначалу тоже всё шло… ну… как обычно. Усталый мужчина с тремя детьми (для убедительности он привёл их с собой и старшая девочка держала на руках младшую, а средний мальчишка восторженно разглядывал вооружённых людей, пока отец не отвесил ему подзатыльник). Барон выслушал его и согласился, что тяжело быть детям и отцом, и матерью, даже с учётом помощи старшей дочери, но подати не отменил, а только уменьшил. Нора морщила носик. Вейма молчала. Она чувствовала, что крестьянин уверен, будто преувеличивает свои трудности. И что на самом деле он их преуменьшает. Но новые подати он, скорее всего, потянет. На прощание барон велел старосте непременно послать к нему, если проситель всё-таки не справится. Тот обещал и несчастный вдовец ушёл заметно успокоенный.

За ним последовал старый, седой как лунь, беззубый дедок, которого притеснял старший сын. Вейма уже видела такое в Корбиниане. В деревнях власть мужчины над своей семьёй заканчивалась тогда, когда он не мог работать в поле, и старики нередко были вынуждены ютиться в сарае или в хлеву в домах своих сыновей или зятьёв. В противоположность этому женщина с течением лет только обретала всё большую власть и, в молодости покорная жена, в старости она держала в страхе и сыновей, и дочерей, и зятьёв с невестками. Иногда и дряхлого мужа. Словом, картина была обычная. Однако барон терпеливо выслушал и дедка, и оправдания сына, и даже некоторых соседей и велел притеснения прекратить под страхом повышения податей. Судя по злобному взгляду «сыночка», брошенному на отца, притеснения-то, может, и прекратятся, а вот любить батюшку он сильнее не станет.

Дедка сменил растрёпанный мальчишка, который оказался стриженной белобрысой девчонкой в подвёрнутых штанах и непомерной рубахе. Девчонка, зыркая на барона из-под длинной спутанной чёлки, жаловалась на «дяденьку», который ей «житья не даёт». Дяденька клялся всеми святыми, что обращается с дочкой младшего брата «по совести», а вот племянница целыми днями ничего не делает, только на речку шатается и в воду глазеет. Барон в растерянности оглянулся на Вейму, та пожала плечами. Обе стороны говорили правду. После длительных расспросов у девчонки нашлись и другие родные — правда, не в Барберге, а в Латгавальде. Мать девочки приходилась старшей дочерью троюродного дядьки мельника Летса. Добившись этого признания, барон вздохнул с облегчением и велел отправить ребёнка в Латгавальд. «Мельничное колесо крутить, как раз по ней», — прозвучало в толпе, но говоривший не показался. Вейма пожала плечами. Крутить мельничное колесо — это был очень старый обычай, сейчас ему уже не следовали. Это когда юную девушку тайно резали на мельнице, а потом тело бросали в воду. Предполагалось, что девушка, отданная реке, будет крутить колесо и обеспечит хороший помол. Вампирша когда-то прочла об этом обычае в старых церковных хрониках, вернее, там был описан суровый суд над участниками.

Потом здоровенный парень, ражий детина, который краснел как рак и отводил глаза, бормоча что-то про свою матушку. Вейма опять промолчала. Парень-то здоровый, да только мать у него больная. А уж злющая! Ни одна соседка с ней сидеть не соглашается, вот и приходится бедолаге и в поле, и дома успевать, всё одному. И девушки за него замуж не идут — кому охота такую свекровь получить? Он уж и так, и сяк уговаривал… А одна его даже любит. И он её. Но гордая девушка, ох, и гордая. Такая не позволит, чтобы на неё ругались с утра до ночи, а воспитывать больную старуху — тоже радости мало. Барон внимательно вгляделся в глаза этого просителя и отменил подати совсем. Но велел, чтобы тот взамен поработал на рубке леса для нужд замка. Проситель ушёл совершенно осчастливленный. Затем пришёл местный мельник — худой угрюмый человек, совершенно непохожий на Летса — и, глядя себе под ноги, начал бубнить о том, что мельничный ручей пересох, жернова сточились и всё это надо бы поправить, а умельцы в деревне такие, что на днях всё совсем развалили. Барон оглянулся на вампиршу и велел ей записать для отправки распоряжений в замок. Вейма встретила его вопросительный взгляд и кивнула. Мельник тоже не лгал, хотя, пожалуй, преувеличивал свои сложности.

Обо всём этом было гораздо проще рассказать, чем пережить самому. Просители мямлили, обрывали уже начатые фразы и вообще вели себя так, будто при появлении его милости дружно разучились разговаривать. День уже клонился к вечеру, когда всё стало… не очень хорошо.

В шатёр явилась растрёпанная женщина, в платке, сбившемся за затылок, босая и в рваном по подолу платье. За неё цеплялись перепуганные дети — больные, слабые, тощие заморыши. На руках женщина держала вопящий свёрток грязных тряпок. У её локтя бежал и заглядывал в глаза худющий взъерошенный мальчишка. Вбежав в шатёр, женщина повалилась на колени, грозно зыркнула по сторонам — и дети повалились тоже. Мальчишка весь подобрался, как будто хотел прыгнуть, только вот ещё не понял, куда.