Артефакт - Дмитрий Иванов Страница 67

– Я-то ладно… – вяло отмахнулся я, мучительно сознавая собственное убожество перед этой хрупкой мужественной девочкой. Только ее жалости мне сейчас и недоставало!.. Она ведь не могла сбежать отсюда, как это делал я всякий раз, когда уж слишком «припекало». Она оставалась тут – один на один с этим кошмарным ошметком реальности, и она еще за меня переживала…

– Тебе-то это как удается? – спросил я с безысходной тоской: то, что она избегла общей участи и осталась такой же, какой и была, – не вызывало у меня сомнений. Как только сама она могла выносить все это, находясь в здравом уме? Вот ведь почему она думала, что я «так» сбегал… Гельману определенно было попроще – а вон как его скрутило…

– Думаешь, это конец?.. – спросила Юлия, так ничего и не ответив на мой вопрос: он явно был признан риторическим. А вот ее вопрос для меня риторическим не был, я знал обо всем этом куда больше ее…

– Нет… – покачал я головой. Потом подошел к столу и прислонил к нему его пятую ногу: моя злость улетучилась – от нее осталась одна только решимость, и это было хорошо.

– Тебе, наверно, действительно лучше пойти домой, – сказал я. – Со мной снова могут возникнуть проблемы… Я тебя провожу.

– Ты дашь мне пистолет? – бодро уточнила она.

Я нажал кнопку под столом, и картина отошла от стены.

– Там ничего нет, – сказала Юлия. – Ты все куда-то унес.

– Отдам тебе свой. – Я вытащил из кармана револьвер и протянул ей.

* * *

Стремительность, с которой тут развивался «сепаратистский» процесс, поражала воображение. Я отсутствовал всего лишь сутки, а местные «ковбои» за это время, кажется, успели сыграть в настоящую войну. Повсюду были разбитые, перевернутые и сгоревшие автомобили. Некоторые из них еще дымились. Их монохромные матово-черные остовы с выбитыми стеклами издали казались плоскими, словно декорации, – черный цвет предательски скрадывал объем. Но вблизи они были вполне убедительны: никакого обмана – чистейший натурализм. Прохожих не было совсем, только в самом конце улицы, возле Таврического сада, змеилась какая-то пешая колонна, сворачивая к Суворовскому. В направлении Литейного все было «чисто». Однако я заметил людей, лежащих на асфальте, и у меня к горлу подступил ком. Мне вновь привелось испытать старательно забытое и очень неприятное ощущение, которое однажды с такой же пронзительной остротой захлестнуло меня в Могадишо, когда я впервые столкнулся с последствиями уличных боев. Я тогда никак не мог взять в толк: как это так вышло, что «мирно» лежащие на тротуарах люди – совершенно обычные с виду мужчины, женщины и даже дети – мертвы. А ведь я принимал в их судьбе посильное участие, с самыми благими намерениями…

Юлия молча шла рядом. Я не решался взглянуть на нее: она ведь была одной из этих женщин, в судьбе которых я принимал участие… Но она, кажется, и не подозревала, насколько я был «участлив», – она принимала меня за простого сумасшедшего.

Я скользнул взглядом по окнам и понял, что мы не настолько одиноки, как могло бы показаться посреди этой пустынной улицы: с десяток блеклых пятен лиц за пыльными окнами тотчас отпрянули, растаяв во мгле темных квартир, как только я поднял голову. Будь вокруг многолюдная толпа, мы вряд ли удостоились бы столь пристального внимания.

Небо над городом было такое свинцовое и висело так низко, что казалось, только крыши домов не дают ему пасть окончательно. Но и сами крыши уже будто прогибались под этой неимоверной тяжестью. Такое небо давно бы разродилось проливным дождем, но дождя не было и в помине, будто тучи над нами готовились к чему-то более существенному, чем просто ливень. Под сумрачным небом дневные краски поблекли, и везде царили оттенки серого и грязно-серого, как будто эта тусклая грязь нагло присвоила себе полномочия всего солнечного спектра.

Выгоревшие остатки допотопного «Москвича», с развороченной взрывом крышей и покрытыми сажей дисками, грудились у края тротуара. Рядом с машиной ничком лежал труп седого как лунь старика в потертом рабочем комбинезоне. Под ним расползлось огромной бурой кляксой пятно запекшейся крови. Юлия замедлила шаг.

– Я слышала, как он кричал… Вчера… – сказала она. – И видела его в окно.

– Не смотри, – хмуро посоветовал я.

– Я врач, – сухо напомнила она.

Я не понял, что она имела в виду – то ли свою привычку к трагической стороне жизни, то ли профессиональные обязательства перед ней. Однако никому тут помочь она уже не могла…

Мы подходили к перекрестку, когда послышался негромкий рокот двигателя, и на перекресток вылетел «Хаммер», свежевыкрашенный в камуфляжные цвета. Он остановился на углу, перегородив нам дорогу, и из него вылезли двое омоновцев в бронежилетах и шлемах. Они буквально излучали бодрость и энергию, что выглядело совершенно неуместно на фоне того жуткого состояния, в которое погружался подотчетный им город.

– Куда движемся? – с блуждающей на губах загадочной полуулыбкой спросил один из них, нежно лаская цевье своего автомата.

– В направлении Литейного, – ухмыльнулся я: на мой взгляд, вопрос был поставлен некорректно и, скорее всего, был формальным.

– Дезертир, – сухо констатировал второй, подтвердив мои подозрения о формальной направленности нашего разговора.

– Зато девка классная, – заметил первый, продолжая удерживать на губах свою дебильно-значительную полуулыбку. – К стенке, – равнодушно приказал он мне.

– Деньги нужны? – без особой надежды поинтересовался я, чувствуя, что из формальной канвы мне все же не вырваться.

Вместо ответа омоновец выразительно передернул затвор.

С холодной ясностью сознавая безысходность ситуации, я шагнул к стене дома. Прощальный всплеск адреналина обрушился на меня лихорадочной волной, и я непроизвольно схватился за грудь, нащупывая сквозь рубаху злосчастный медальон… На самом деле я даже не мог принять решения: должен ли я воспользоваться им, или мне следует остаться и встретить, наконец, свою смерть? Сколько можно от нее бегать… В первом случае я мог бы выжить, позорно бросив на произвол судьбы несчастную девушку, которую взялся опекать, во втором – судьба девушки, скорее всего, не изменилась бы, но оправдывало ли это мое бегство?.. И не тот ли это был «выбор», который мне необходимо научиться делать?..

– Руки на голову, – разрешил мои сомнения омоновец, и я с облегчением последовал его спасительному приказу: да, я смиренно подставлял смерти затылок, и смерь эта была нелепой и жалкой – но, по крайней мере, хоть выбора у меня больше не было…

Выстрел прозвучал очень отчетливо, и мне подумалось, что смерть не такое уж безнадежное предприятие, если я еще могу что-то слышать… но эта мысль не задержалась надолго: обернувшись, я увидел, как омоновец, все с той же незыблемой полуулыбкой на лице, качнулся и рухнул ничком на тротуар, а «милостиво» презентованный мной старенький револьвер в руках Юлии меланхолично испустил в воздух тоненькую струйку сизоватого дыма. Не зря я, похоже, сохранил верность девушке… Лицо ее было совершенно бесстрастным, и сейчас уж скорее она была похожа на зомби, чем второй омоновец, лицо которого хоть немного «одухотворялось» выражением растерянности. Он даже забыл про «Калашников», висевший у него на плече. Юлия направила револьвер ему в голову, и он, наконец, очнулся, суетливо схватившись за автомат, но было уже поздно…