Я - сталкер. Новый выбор оружия - Андрей Левицкий Страница 67

Я отобрал у Никиты Зерно и убрал на место – от греха подальше. Энджи снова загрустила, лицо стало еще печальнее, чем до этого.

Пригоршня суетился возле нее и занимался исконно женским делом: накрывал на стол. Заметив, что объект страсти в печали, он подсел ближе и протянул ей бутерброд с красной икрой, приговаривая:

– Чего ты такая? Опять плохо?

В ответ она мотнула головой и грустно улыбнулась:

– Нет, чувствую я себя превосходно, как заново родилась.

– Что же тогда? – не унимался он.

Энджи скользнула по мне взглядом, облизнула губы, отвернулась:

– Исполнитель желаний забирает самое дорогое взамен того, что дает. Вот я и думаю, что потеряю. В принципе, очень мало того… и тех, кем бы я дорожила.

– Да лааадно. Главное, ты живая, остальное фигня.

Девушка взяла бутерброд, откусила, запила водой из фляги. Я отогнал мысль о том, что она боится потерять меня, заставил пробудиться здравый смысл и попытался внушить себе, что на самом деле все гораздо хуже. Энджи – агент, как и Вик, в ее задачу входит прикинуться невинной овечкой, причем очень эффектной, очаровать нас с Пригоршней, а когда мы получим артефакт, забрать его, а нас отравить или усыпить и прирезать ночью. Нет, резать необязательно – подмешал снотворное, сделал дело и смылся, а нас, спящих аки младенцы, ночью растерзают мутанты.

Так что надо быть бдительным, не пить того, что она предлагает, и не есть. Вот к фляге на поясе она точно не подобралась, воды должно на некоторое время хватить. Не исключено, что несколько ночей нам ничего не угрожает: Энджи – сталкер неопытный, мы ей пока нужны. А когда начнутся хоженые относительно безопасные места, стоит удвоить бдительность.

Однако Энджи грустила у костра, обхватил колени руками, и не спешила выполнять функцию разведчика. Еще меня давно интересовало, почему не нашлось желающих усыновить такого милого ребенка.

В детдомах, как правило, остаются отморозки и инвалиды, на здоровых детишек всегда отличный спрос. Задавать такой вопрос я, естественно, не стал.

Никита подкинул в костер хворост – огонь зашипел, в мою сторону повалил густой дым, и я сместился, вгляделся в темноту, прислушался. Лес скрипел, шуршал и охал, возились грызуны, что-то щелкало и попискивало. Интуиция молчала.

Энджи оживилась, взяла приготовленный Пригоршней бутерброд, встала и протянула мне:

– Вот, возьми. Еще у меня есть томатный сок. Хочешь?

Я подобрался. Вот он, момент истины! Наверняка она берегла сок со снотворным или чем похуже для нас.

– Нет, спасибо, потом.

Она пожала плечами, достала из рюкзака тетрапак, разлила по стаканчикам сок, сразу же опустошила один и посмотрела с вызовом. Пригоршня взял свой, поднес к губам и собрался выпить.

– Никита, – напряженно проговорил я. – Иди сюда, там что-то есть!

Если он-таки соберется его выпить, придется вмешиваться прямо. Пригоршня отставил стакан, вскочил и метнулся к оконному проему.

– Что?

– Вон, там, в кустах, похоже, мимикрант, – проговорил я громко. – Пойдем, посмотрим.

– С ума сошел? – возмутился он.

Я шепнул на ухо:

– Сок не пей, там снотворное, понял?

На лице Пригоршни промелькнуло недоумение, но он все-таки сообразил, что надо делать:

– Давай посмотрим, а то ночью набежит, лучше сейчас его пристрелить, – и направился к выходу.

Энджи насторожилась, приготовила пистолет. Я зашагал за ним и, едва мы немного отошли от дома, прошептал:

– Не доверяй Энджи, ей нужно Зерно. Я не уверен, но лучше перестраховаться. Сделай вид, что выпил сок, а сам незаметно выплюни.

Он кивнул и сказал нарочито громко:

– Ну и глючит тебя, Химик, ха! Это ж кроты.

– Отбой тревоги, – сказал я, вернулся, отхлебнул из стаканчика, сделал вид, что проглотил сок, а сам выплюнул его, перегнувшись через оконный проем.

Пригоршня вообще не спешил, держал стакан в руках и смотрел на Энджи с тоской и подозрением. Надо отдать ей должное, играла она отменно. Или просто не следила за нами, благодаря чему Пригоршня незаметно вылил томатный сок за кучку кирпичей.

Девушка зевнула и принялась расстилать спальники, приговаривая:

– Чувствую себя сухофруктом. Утомил меня переход, пожалуй, посплю, – она чиркнула молнией, застегивая мешок, и демонстративно отвернулась к стене.

– Первую треть ночи дежурю я, вторую – Пригоршня, потом, Энджи, придется тебе, слышишь?

– Конечно, – пролепетала она и завозилась, принимая удобную позу.

Пригоршня улегся рядом, окуклился и тотчас захрапел. Я привалился к стене, не выпуская из рук винтовку. Костер прогорел, дымок вытягивало через крышу в кровле, алели угли, то там, то здесь вскидывалось пламя и сразу угасало.

Через провал в крыше я смотрел на облака, неторопливо наползающие на звезды, прислушивался к ночному лесу. Вдалеке выли то ли волки, то ли псы, ухал филин. Слава богу, мутанты не интересовались нашим убежищем.

Свой спальник я оттащил к другой стене, засунул туда рюкзак, отошел, полюбовался муляжом: похоже на спящего на боку человека. На верхушку рюкзака нацепил кепку, покосился на Энджи: вроде бы, она спала. Но даже если нет, лежа лицом к стене, не могла видеть, что я делаю. Даже если перевернется, не рассмотрит в темноте, когда окончательно прогорит костер.

Не прошло и пятнадцати минут, как она перевернулась на спину, но глаз не открыла. Неужели решила убрать нас сегодня ночью? До чего же не хотелось в это верить!

Дежурилось так спокойно, что клонило в сон, но сегодня, похоже, предстоит бессонная ночь. Когда веки начали слипаться сами собой, я растолкал Пригоршню, вывел на улицу и прошептал:

– Прежде, чем будить ее, поднимешь меня, понял? Не хочу я, чтобы она с двумя спящими наедине осталась… Мало ли. А вот ввести Энджи в заблуждение, чтобы она думала, что мы оба дрыхнем без задних ног, не помешает. Ты поспишь, я понаблюдаю, как она себя ведет, когда мы не видим. И не хочет ли, главное, нас поубивать.

Никита тяжко вздохнул. Я продолжил:

– Да, Никита, мне тоже этого хочется. Ошибиться.

Пришлось вытаскивать из спальника рюкзак. Срубило меня, едва я принял горизонтальное положение. Казалось, только глаза сомкнул – и Пригоршня трясет на плечо.

Титаническим усилием воли заставил себя сесть, потом встать. Свернул куртку, сложил, имитируя согнутые ноги, сунул в спальник, потом – рюкзак. Передавил его посередине – это видимость талии. Вместо головы – походный казанок с кепкой. Вроде, похоже на человека. Потянулся к винтовке и вышел из развалюхи в черноту, привалился к стенке и потер глаза, глянул в оконный проем: Никита пытался поднять Энджи, она стонала, отмахивалась, но в конце концов проснулась, отошла к стене и села на четвереньки. В тусклом свете фонарика не было видно ее лица, он позволял рассмотреть лишь силуэты предметов, и это хорошо.