Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова Страница 67

Напившись, Добродей бессильно повалился на выжженную жарой землю. Степная трава давно высохла, стала колючей. У самого уха пронзительно запищало, из последних сил приподнял голову, краем глаза приметил крупную мышь. Та пискнула и помчалась прочь.

Розмич упал рядом, прикрыл веки. Дыхания не слышно, в какой-то момент Добродею даже показалось, будто новгородец умер.

— И что? — прохрипел старший дружинник. — Это твой вещий Олег тоже предвидел?

Новгородец не ответил.

— Нарочно послал людей на гибель? Да? Лучше бы он нас в Киеве прирезал, так честнее.

— Что ты знаешь о честности… христианин. Олега сами боги ведут. Раз так случилось, значит, богам угодно. Но он сказал напоследок, что ты точно уцелеешь, а я вот могу и сгинуть.

— Нет…

— Да!

— И ты согласился.

— Я служу своему князю. Это моя судьба.

Спорить дальше сил не было. Дрема наваливалась на грудь, как свирепый хищник. Шевельнуться Добродей уже не мог, и желание удавить Розмича, которое бурлило в венах всю дорогу, гасло, как залитые ливнем угли.

— Притворщик. Ты сдохнешь, — выдавил Добродей.

— И ты, — с великим трудом отозвался Розмич. — Только до Киева дойдем. Предупредим. А там уж пусть боги рассудят.

— Киев не выстоит. Хазаров много больше.

— Дурак ты, Добря… Или как там тебя нынче кличут… За Олегом уж Вельмуд идет, с ним союзное войско.

— Дружины Русы?

— Не только. Там и варяжская русь, и ильменцы-словене. Еще мери, чуди, веси невиданно и кривичи. И северяне придут.

— Врешь…

— Олег то с самого начала предусмотрел, на случай, если твой Осколод на пристань не придет. Но мы Вельмуда сильно опередили, потому как плыли дружиной малой.

— Значит, Олег силу не против степняков копил? Значит, супротив Киева?! Вот же ж гад! Оба вы…

Розмич молчал довольно долго, после отозвался бессильным, замогильным голосом:

— Были б силы, я б тебя прирезал.

— А я тебя.

…Остаток пути провели молча. Когда лошади уставали — вели в поводу. Селенья обходили стороной, несмотря на дикий голод и жажду. Пусть народ в этих краях мирный, но в спину ударит с легкостью: дружины Осколода много горя чинили, а память у народа длинная.

В последний день припустил дождь. Земля сразу разжирела. Копыта лошадей утопали в грязи, гривастые на каждом шагу спотыкались.

К Днепру выехали затемно. Из-за туч, что заволокли все небо, тьма казалась кромешной, густой, как вареная смола.

У переправы напоролись на дозор. Дружинники не сразу признали в путниках своих. Кто-то даже порывался приложить Добродея кулаком — слишком дерзко отвечал. Розмич остудил их пыл, предъявив золоченый княжий перстень.

Величественный и безмятежный, Днепр принял варяжскую лодью в добрые руки. Бескрайний путь Трояна сверкал мириадами звезд в неизведанной вышине.

* * *

После смерти Диры Олег без стеснения занял княжеский терем. Но в том, что Новгородец решился ночевать в покоях Осколода, Добродей сомневался до последнего. Лишь переступив знакомый порог, окончательно убедился — ни совести, ни гордости у мурманина нет. Видать, неспроста духовник уверял, что рыжие рождаются в пекельном пламени, от колена самого дьявола. Потому и волос у них такой, огнем окрасился. А Олег — рыжее не бывает.

Прислужник, который был здесь ещё при Осколоде, торопливо зажигал лампады. По велению Олега притащил для путников скамью. Тут же в покои ворвалась заспанная кухонная девка, протянула Добродею кувшин. Тот сделал несколько глотков, бездумно передал сосуд Роське.

Для Олега поднесли княжеское кресло, он уселся напротив. Взгляд встревоженный, глаза кажутся ненастоящими — слишком яркие, слишком зеленые. Бесовские.

— Где остальные? — спросил Олег.

Голос Розмича прозвучал глухо, будто выпитое пролилось мимо горла, не смочив:

— До Шаркила не добрались. Хазаров встретили, передовую сотню. Все наши полегли. Скоро хазары будут уже здесь.

— А вы? Неужели сбежали? — казалось, Олег и сам не поверил в то, что сказал.

— Отпустили. Добродея отпустили, — Розмич кивнул на соседа, — а меня вместе с ним. Они велели передать, что не тронут Киев, если дань заплатим, но пуще прежней.

Губы Олега дернулись, усмешка была до того неприятной, что Добродей отвел глаза.

— Стало быть, вот-вот пожалуют гости дорогие…

— Мы их на пару дней опередили. Но если всем скопом идут, не растягиваясь — то на все три.

— Значит, с рассветом сами выступаем, — кивнул Олег. — Эта битва может стать великой… если хазарин не струсит.

— Не струсит, — сквозь зубы прошипел Добродей.

Олег одарил старшего дружинника холодной улыбкой, открыл и тут же закрыл рот. Вместо разговора с Добрей снова обратился к Розмичу:

— Отдыхайте. И если боги будут милостивы, напоим хазаров допьяна. Так, чтобы долго пить не хотелось.

Розмич спешно поднялся, поклонился. Добродей последовал примеру соратника, но с особой ненавистью отметил, что его — старшего дружинника Осколода — Олег на битву не зовет.

«Ну, ничего, мы и незваными придем!» — прорычал Добродей мысленно и, превозмогая тяжелую усталость, двинулся прочь.

В дверях они едва не столкнулись с Хорнимиром, но старик, обливаясь потом, широкими шагами прошествовал мимо — прямо к Олегу.

— Ценю твое усердие, воевода, — приветствовал его князь. — Ты как раз вовремя. Садись, в ногах правды нет.

— Не усердия ради, княже. За Киев тревожусь, — с одышкой отвечал Хорнимир, опускаясь на скамью.

— Ну так вот, слушай слово мое. Оставляю город на тебя и Сьельва, с княгиней и княжичем будет Гудмунд. Только их мои варяги да словены признают. Ты уж не обессудь.

Накажу им в дела твои не вмешиваться. Поутру горожан и прибеглых укрыть в крепости. У какого мужика не найдется копья или топора — вооружишь из запаса ратного. Я давеча сам проверял — имеется, и немалый. Понял?

— Оно, конечно, понятно, вот только давно степняки к городу не подступали. Последний раз печенеги. Народ страх потерял. Раздобрел, зажился. Трудно будет им дворы бросить. Больно много люда с окрестных земель в Киев устремилось по зову твоему. Было одних киевлян четыре тысячи, сейчас вдвое больше будет. Вот горожане и боятся воровства да мести. Ты вот давеча убийцу гридня по правде покарал, а что как без тебя самосуд устроят?

— Уже не успеют. Хазары ждать не станут. Скажи, что ноги протянут, если ослушаются. А вообще, неволить не будем. Кто без царя в голове, тому и кнут не поможет.

— Дозволь спросить, светлый князь?