Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош Страница 67

– Далеко на юге и юго-востоке степь упирается в горы, – ответил Ловец. – Через них никто никогда не переходил, кроме славной Орды. Высоко в горах живут огромные быки, которых называют яками. Коньяк – конь и як. Значит, напиток этот родом из наших степей, а не с востока или запада. Может, потому так назван, что мощный, как як, и в голову бьет быстрее, чем бежит конь? Мы – народ поэтичный, да, поэтичный. И названия наши надо понимать образно.

– Осталось только понять, откуда ваш народ брал в старые времена виноград и дубовые бочки. Если ты объяснишь мне это, на остальное закрою глаза, как на мелкие детали.

– Наш народ древний и мудрый. Да, мудрый, мы не обременяем себя летописями. Все важное сохраняется в народной памяти и передается из поколения в поколение. Неудивительно, что какие-то мелочи затерялись. Тем более что и вы, венеды, несмотря на обилие книг, не можете похвастаться знанием древней истории.

– Вот то-то и оно… – Шутливое настроение мигом покинуло меня, сменившись какой-то непонятной грустью. – Нас всегда учили, что схима – способ познания мира через познание себя. А что мы знаем о нашем мире?

– Ты перегибаешь палку, Искатель. Мы знаем людей, мы понимаем, что их связывает и разъединяет, что ведет по жизни. Любые человеческие общества для нас просты и понятны. При желании мы можем вертеть как ими, так и отдельными людьми.

– Но все эти знания не дают ответа на главный вопрос: зачем мы?

– Что значит «зачем»? – удивился Ловец.

– То и значит. Вот мы сидим здесь с тобой, двое схимников. Оба бежали от Империи, потому что нам стало душно в ней. Но если возьмемся дружно, да еще заручимся помощью братьев, с которыми были дружны в годы обучения, то через два года от Империи останутся одни воспоминания. Даже если за нею стоит еще один схимник, он не сможет уследить за столь огромной территорией. Начать откусывать по кусочку. Объединить песни Акына, мой дар убеждения, твою способность находить ключевых людей. Но почему мы этого не делаем, а бежим в Золотой Мост, по сути, под крыло еще одного схимника?

– Не уверены, что справимся.

– Нет, Ловец, мы не уверены, что это надо делать. С лиховской чумой проще было. Люди умирали, страдали, людям было плохо. И все схимники, кто оказался поблизости, встали против мора без сомнений. А сейчас? Лучше или хуже сделаем мы, развалив Империю?

– Конечно, лучше!

– Ой ли? А что взамен? Все по старинке? Разбойники на дорогах, грабители-князья, войны, раздоры, в каждой избе топор под рукой?

– А Империя, где все – одинаковые? Одинаково думают, одинаково говорят, но и мысли и слова – чужие. Все – рабы, но сами этого не понимают. Потому не восстанут. Променяли свое право решать на иллюзию безопасности.

– Не такую уж иллюзию.

– Хорошо, допустим, ты прав. Но раньше они могли выбирать: не нравится ковыряться в земле – иди в ремесленники или купцы. Не хочешь рисковать товаром – найми охрану хорошую. Прибыли меньше, но она есть. Взявший меч пусть не удивляется смерти от меча. А сейчас какой может быть выбор, если все всем довольны? Болото.

Наш разговор прервал приход моего старого знакомца. Первым его увидел Ловец, сидевший лицом ко входу. Его глаза, и так неширокие, сузились еще больше. На лице возникло удивленное выражение. Лишь на краткий миг. Мои ученики ничего не заметили.

Я обернулся. За моей спиной стоял Караванщик. В его глазах промелькнуло замешательство. Губы сжались в тонкую нитку. Не ждал он встретить нас здесь. Может быть, потому из заплечного мешка столь неприкрыто торчала рукоять сабли. Не могу сказать, что оружие для нас под запретом. Обычая относительно него не существует. Просто считается неправильным открытое ношение. Исключением является тот же Атаман. Но он – во многом исключение.

– Проходи, кузен, – произнес я. – Присаживайся. Есть что обсудить.

– Нечего мне с тобой обсуждать, – резко ответил он. – Наши караваны ходят разными дорогами, и чем меньше они пересекаются, тем лучше для нас.

– Зачем ты так? – спросил Ловец. – Мы оба приглашаем тебя. Неужели мир этот столь тесен, что два десятка схимников не могут ужиться, не толкаясь плечами?

– В этом наилучшем из миров возможны любые вещи, даже те, что кажутся невозможными. Я не знаю твоего имени, кузен, и знать не желаю.

– Но разве сейчас не тот момент, когда всем нам тяжело? Разве не стоит он разговора?

– У всех свои проблемы. С моими я разберусь сам.

– Не эти ли проблемы заставили тебя повесить на плечо саблю?

– Эта сабля моя, жизнь – тоже моя. Мне решать, где носить мою саблю и как распоряжаться моей жизнью.

– Наверно, Охотник был плохим учителем, – тяжело вздохнул Ловец. – Да, плохим, если не сумел вложить в тебя простое понимание, что мелкие дрязги по пустяковым поводам недостойны принявшего схиму.

– Мое понимание тоже оставь мне. – Караванщик уже буквально рычал.

– Печально, – промолвил Ловец. – Хорошо, я оставлю тебе твое понимание, твою гордыню, твою жизнь вместе с твоей саблей. Иди с миром.

– Нет, кузен, уйдем мы, – перебил я его. – Караванщику здесь привычнее, а мы поищем другое пристанище. Город большой. Кстати, Караванщик, здесь действительно великолепный кус-кус. Хотя, боюсь, мои ученики не оценили его по достоинству. Они непривычны к блюдам твоего народа.

– Если передумаешь, твоих умений хватит, чтобы отыскать нас, – небрежно бросил Ловец, вставая. – Прятаться мы не намерены… от тебя.

– Не думаю, что в этом будет нужда. Я не хочу иметь ничего общего с этим отродьем шакала и ишака, – с деланой небрежностью бросил Караванщик.

– Между нами могут быть споры и противоречия, – сквозь зубы процедил Ловец, – да, могут. Но, оскорбляя другого схимника, ты унижаешь прежде всего себя.

– Оставь. – Я положил руку на плечо степняка, уже начинавшего распаляться. – Собака лает – ветер носит – караван идет. Пошли и мы отсюда.

– Раньше мне доводилось встречаться с твоим братом Бродягой. С прискорбием должен заметить, что не все ученики Охотника столь же достойны, как он, – произнес Ловец напоследок.

Мы покинули караван-сарай, оставив Караванщика в одиночестве. Ловец буквально кипел. Видно, подобное отношение между схимниками стало для него чем-то новым. Да и чего уж таить, меня все это тоже задело. Мы с Караванщиком – далеко не друзья. Но я и не подозревал, насколько глубока его неприязнь.

– Это ревность. – Ловец тряхнул головой. – Вы занимаетесь одинаковым делом, но ты гораздо более известен, чем он. У тебя четыре великолепных ученика, да, великолепных, а у него – ни одного.

– Только моим ученикам этого не говори, – предупредил я, хоть, признаюсь, столь лестная оценка другого схимника вызвала радость в моем сердце и улыбку на губах. Сами ученики следовали поодаль, решив не мешать разговору старших.

– Он действительно худший из схимников, хоть я знал лично немногих. Такой короткий разговор, а я не разглядел в нем ничего, кроме зависти, ненависти и раздражения. Не удивлюсь, если его сабля отнимала жизни. Я не знаю, как это отражается на схимнике, может, потому не различил на нем печати убийцы?