Полукровка - Тимур Туров Страница 67

– Все меня бросили, – проныл Ник. – Да еще родной сын руки распускает.

– Пожалей себя, – жестко сказал Володя, – пожалей, раз больше никто не жалеет.

Ник молча махнул рукой, требуя еще пятьдесят, но уже не в силах это выговорить. Володя опорожнил стакан минералки и слез со стула.

– Где шакал?

– Кто?

– Тинек твой где?

Ник пьяно фыркнул, глупо захихикал.

– Это ты за него мне рожу разбил? Нету твоего Тинека. Он сегодня не работает. Завтра его смена.

– Завтра? – с угрозой переспросил Володя.

– Ну, может, через часок заглянет выпить. Обещал. С ним это случается. Выпей пока со мной, мой мальчик.

Володя вновь поморщился:

– Нет уж. Я лучше на улице подожду.

* * *

Ждать пришлось долго. Володю трясло. Сказывался крепчающий морозец и издерганные нервы. Оставался соблазн вернуться в клуб, шмыгнуть мимо халдея в теплый вестибюль, а то и спуститься вниз, выпить горячего кофе, но он безжалостно отбросил эту мысль.

«Опель» Тинека появился через час с копейками. Володя еще не успел разглядеть в темноте, что за машина подъехала, но понял, что это оборотень, по манере вождения – осторожной, аккуратной, с боязливым уважением к механизму и процессу управления им.

Володя отделился от стены, которую подпирал последние минут десять, и направился к стоянке.

Тинек парковался долго и тщательно, словно ловил миллиметры. Володя остановился через машину от него и наблюдал за процессом со стороны.

Когда оборотень наконец заглушил мотор, Володя метнулся к автомобилю. «Опель» потушил фары. Константин собирался уже выходить, когда Володя рванул пассажирскую дверь и ломанулся в салон.

– Какие люди! – ничуть, казалось, не удивился Тинек.

– Еще скажи, что ты меня учуял, – буркнул Володя, вспоминая, с кем имеет дело, и понимая задним числом, насколько глупо выглядела его игра в прятки.

– Уверенности не было, – оскалился оборотень. – Машина шумит, бензином воняет, все вибрирует – это сбивает немного. Чем обязан?

– Поехали, – приказал Володя.

– Куда? У меня работа.

– Сегодня же не твоя смена, – огрызнулся Володя. – И потом, у меня тоже работа была. Это никого не трогало. Мне нужно увидеть Лейлу.

Тинек резко повернулся, в живот Володе уставился знакомый пистолет.

Вот только страха теперь не было.

– Вылезай из моей машины. У меня дела, завтра утром отвезу тебя, куда скажешь.

Внутри снова заклубилась чернота. Володя придавил желание свернуть оборотню шею. Тем более что справиться с маах’керу одними руками у него силенок не хватит. Разве что при помощи магии, да и то неведомо, выйдет или нет.

Володя рассмеялся зло и обидно.

– Перестань ржать, – Константин показал зубы.

Палец оборотня сдвинул предохранитель.

– Этой штуке наплевать на вашу магию, – предостерегающе сказал Тинек. – Нажму на спуск, и кишки вынесет.

Володя припомнил вопль: «Стой, стрелять буду!» и догоняющего его оборотня на Рублевке. Он был уверен, что Тинек не выстрелит, но на всякий случай сказал, четко выговаривая слова:

– Боишься потерять работу? Вынеси мне кишки и потеряешь все.

Тинек сдался и опустил пистолет.

– Может, для начала Ник сойдет? – бодро предложил он.

– Ника я уже видел.

Володя рефлекторно потер ноющие костяшки пальцев.

– Люди, – фыркнул оборотень. – А еще меня собакой обзывал. Ремень пристегни.

Тинек включил зажигание. Снова загорелись фары, высветив кусок стены клуба. Володя послушно пристегнулся.

Оборотень тем временем достал мобильник и принялся набирать номер.

– Кому звонишь? – напрягся Володя.

– Спокойно, – улыбнулся Тинек, – не распрыскивай адреналин, и так дышать нечем. – И добавил в трубку: – Я везу его. Будем через час.

И дал отбой. Машина тронулась. Тинек, как всегда, сцепился взглядом с дорогой.

– Она подъедет, – сообщил он.

– Кто и куда?

– Мать твоя или ты еще кого-то хотел видеть?

– А разве она не там?

– Джинна живут землячествами, – поделился оборотень тем, что Володя знал и без него. – А тот дом, в котором ты был, это... скажем так, место для встреч с чужаками.

– Не дороговато? Особнячище на Рублевке для встреч?

– У «оранжевых» так принято, – пожал плечами оборотень. – Кто-то говорит: показуха, сами джинна отбрехиваются – мол, традиция. К себе они никого не пускают, но там, где встречают посторонних, все должно быть по высшему разряду.

– А я посторонний?

– А то нет? – оскалился Тинек пуще прежнего. – Кровь в тебе их, но этого мало. Мой дом – моя крепость. Что будет, если каждый встречный будет знать, где ты живешь? Хотя ты понимаешь, каково это.

Тинек продолжал болтать. Володя, не слушая, уставился в окно и смотрел, как плывет мимо город. Красиво подсвеченный, ночной, привлекательный, никогда не спящий, но ставший вдруг чужим и холодным, как и все остальное в этом мире.

А своего, теплого и доброго, оказывается, так мало. Еще совсем недавно ему хотелось побороть зло в себе, зло вокруг, сделать мир чище, а людей счастливее. Каждому, наверное, хочется этого в детстве. И потом хочется. Только все реже. Потому что сделать счастливым того, кто этого не хочет, нельзя. Потому что заставить блюсти чистоту невозможно.

Нельзя срубить одно дерево и посадить на его место другое, такое же взрослое и самостоятельное, но могучее и красивое. Сажать придется саженец. Молодой, слабый и способный меняться. В этом сила и в этом беда. Потому что никто не знает, как надо ухаживать за саженцем и как вырастить из него могучее и красивое дерево. Никто. И опыт прошлых лет ничего не решает.

Не по силам менять мир, пусть даже вокруг себя, – не трогай. Тронул, не ной, что что-то пошло кувырком. Может, это имел в виду папа, когда говорил о выборе решений? Чем глобальнее решение, тем больше оно затрагивает жизней. И здесь уже никак нельзя сделать хорошо всем и сразу. Потому что благо для одного становится трагедией для другого.

Если каждому мужику дать в любовницы Памелу Андерсон, далеко не каждый обрадуется такому подарку. И это всего лишь физиология. Самец, самка, сила трения и поток эндорфинов. Что уж говорить о более сложных вещах?

Тинек свернул на Кутузовский и прибавил скорость.

– Ты знаешь, что она убийца? – спросил вдруг Володя.

– Она часть системы. Своей системы. Причем часть значимая. Над ней нет кого-то, кто ограничил бы ее в методах, потому при желании она может делать все, что угодно.