Полчаса до весны - Юлия Шолох Страница 67

– Мой отец, конечно, великий человек, – ожидаемо ответил Алехо, – только я не совсем понимаю, о каких событиях идет речь.

– Как, – вскричал второй. – Вы не смотрите новости? Беспечное поведение, молодой человек, крайне беспечное! В вашем положении следует следить за новостями.

– Что случилось? – все еще равнодушно спросил Алехо, но закуска в горло уже не лезла.

– Ну как же! Сегодня на рассвете произошло несчастье. Сгорел почти квартал в пригороде, плотно населенном рабочими людьми. Множество жертв. Началось со взрыва склада горюче-смазочных веществ, потом перекинулось на дома. И главное… как раз вскоре после сокращения количества пожарных нарядов, а особенно входящих в наряды квартов. Сокращение было санкционировано людской частью Совета на основании того, что на их содержание уходят сумасшедшие средства, а используются они крайне редко. Люди захотели сэкономить и потратить эти деньги на увеличение пособий одиноким матерям. Очень опрометчивое решение. А ведь опытные кварты – давние члены Совета – любезно указывали своим неразумным коллегам на неверность подобного решения. Но они не прислушались.

– Да. Они так настаивали, – покачал головой господин Сохари. – Глупцы. Но и это не все, правда, Бофли?

Тот молча отодвинул суп, тоже недоеденный, но его никто упрекнуть не посмел.

– Также люди решили законсервировать одну из угольных шахт на северных Плотвицах, – продолжал господин Смолин. – Как потенциально опасную, потому что там часто происходят завалы с человеческими жертвами.

– Но не учли, что в результате изоляции в шахте, вероятно, скопится огромное количество газа, – подхватил второй. – Который в любую минуту может рвануть, задев окраину шахтерского поселка, а то и похоронив под собой пару улиц. И никто не ждал, подумайте только!

– Каждое решение людской части Совета оборачивается трагедией, – сухо прохрипел второй незнакомец. – Ничего не поделаешь.

Алехо сидел, сжимая в пальцах вилку, и словно впервые изучал лицо отца.

– Будет вам, – тот благодушно улыбнулся, но плечи расправил, гордясь собой и своими достижениями. – Мы сделали, что могли. Несколько раз предупреждали о возможных последствиях, но люди так упрямы… Так ограничены.

– Вот вам и результат равенства, – заключил второй и продолжил с аппетитом жевать закуску.

Господин Сохари тем временем потянулся за бутылкой шампанского, так как официанты в зале отсутствовали, и теперь стало понятно почему.

Алехо смотрел на отца, и ему казалось, в его внутренностях что-то испугано пищит, придавленное тяжестью и окончательно издыхает, сдается.

Спросить, сколько жертв?

Нет. Он больше не хотел слушать голоса, которые упоминают людей так, будто речь о баранах, пусть даже они на самом деле считают всех не-квартов баранами. Как они живут, зная, что угробили столько живых, разумных существ? В первый ли раз?

Отец перестал улыбаться и, вытянув руку, уперся ею в стол, а вторую закинул за спинку стула.

– И если тебе интересно, что особенного в сегодняшнем ужине и почему ты приглашен, я готов ответить. Мы не просто празднуем успешное завершение первого этапа нашего плана. Мы решили поприветствовать твое появление в наших рядах. В конце весны у тебя выпуск. К тому времени программа по ограничениям людской части человечества будет полностью готова, а все наши союзники поставлены в известность, что после академии ты возглавишь партию, которая загонит людей на прежнее место. Во имя их собственной безопасности и благополучия. А потом – еще глубже.

Отец потянулся к бокалу, который во время речи быстро наполнили шампанским.

– Пора вступать в игру, сын, – с необычайным трепетом добавил старший Юголин. – Ты молодой. Сильный. Ты тихандр. Сын уважаемой семьи. Основатель династии. За тобой пойдут миллионы. Приветствую тебя на моей стороне, сын.

– За тебя, Алехо! – подхватили остальные. Бофри равнодушно забросил в рот кусок огурца с тарелки, потом тоже поднял бокал. – Приветствуем тебя!

Алехо машинально поднял свой.

Вместе с пузырящейся жидкостью в горло попал комок холодного воздуха, который плотным шариком упал в желудок и стал медленно растворяться, раздуваясь и вызывая судороги, идущие из глубины. Глубины, которой в нем не должно было остаться. Но она там была… Была там, прямо под сердцем, в желудке, отказывающемся переваривать на обед вместе с рыбным супом жизни чужих людей.

Бездействие – тоже вина. Он виноват. Он убил этих людей и убьет еще больше. Неважно, специально или нет, результат-то один. Закрывать глаза все равно что самостоятельно щелкнуть зажигалкой и бросить ее в цистерну с горючим.

Он мог что-то сделать после того, первого разговора. Да, это было бы непросто, даже наоборот – это было бы практически невозможно, на грани фантастики. Пришлось бы сломать все, что построено другими, и строить заново, долго, изнурено, до кровавых мозолей и ссадин. До пота, пропитывающего кожу так крепко, что не смыть водой. До боли в стесанных зубах.

А вместо этого он закрыл глаза и отвернулся. Даже не попытался.

Трус. Он всегда был трусом, верно? Когда соглашался делать то, чего от него ждут. И соглашается. Когда закрывал глаза на новое знание об отце, о том, какой он на самом деле. Совсем не похож на тот идеал, который любила описывать мать. Когда продолжал исполнять то, что делало его квартом, несмотря на свои личные предпочтения.

Когда думал, что систему не сломать.

Конечно, не сломать. Он же даже не попытался.

Оказалось, куда проще отречься от того, чего хочет сердце. Отступиться, прикрывшись, что так лучше, так безопаснее, так проще.

Философия труса. Техника хамелеона.

Он – ничто.

И это неправильно.

Сколько лет он из трусости слушал отца? Разве можно было иначе? В двенадцать отец забрал его из-под материнского крыла, обеспокоенный и недовольный тем, что она прививает ему, пацану, женские черты характера. «Делает из него бабу». Позволяет, к примеру, петь, причем лирические песни – надо же, кто бы подумал! С тех пор перед Алехо ставились задачи, которые своей целью имели только одно – воспитать из него настоящего мужика: стойкого, умного и во многом такого же неповторимого, как отец.

Мать не стала вмешиваться, отступила и сосредоточила внимание и любовь на сестрах. Кто мог ее в этом винить? Ведь она была уверена (и до сих пор верит), что ее муж лучший из квартов, что он до краев наполнен положительными качествами. Всю жизнь закрывала глаза на правду. Всю жизнь не желала видеть очевидного.

И он пошел подобным путем. Закрыл глаза и сделал вид, будто не имеет к происходящему никакого отношения.

Даже после того случая…

Алехо прекрасно помнил день, когда началось его испытание тихандрией, до мелочей. А как иначе? Он ждал наказания. Конечно, зная отца… но такого? Даже для него такое было чересчур.