Попробуй ее сжечь! - Надежда Первухина Страница 67

Юля на какой-то миг ощутила, что сжимает в руках теплое дерево Арфы, а потом это ощущение исчезло.

– А где она? – удивилась Юля. – Где она хранится?

– Я хранила ее в своей душе, – открылась Анна Николаевна. – Теперь хранишь ты – в своей.

– Да. – Юля словно прислушивалась к новым ощущениям. – Я это чувствую. Как странно! Голова кружится…

– С чего бы это? – встревожилась Анна Николаевна. – Юля, ты, видимо, переутомилась. Приляг, отдохни.

– Да, пожалуй, – сказала Юля. – Анна Николаевна, а можно, я в саду подремлю, в гамаке? Дома душно.

– Конечно.

И Юля отправилась в сад. Недавние рыдания всё еще бушевали в душе, но в то же время девушка ощущала странное спокойствие, накатывающее на нее как морской прилив.

Юля сорвала цветок душистого табака и так и уснула в гамаке с никнущим цветком в руках.

И снова ей снился странный сон. В этом сне в сад, к гамаку, пришел Сидор Акашкин и заговорил гнусаво и противно:

– Юленька, дорогая, у меня к вам важное дело. Ну просто чрезвычайной важности!

– Какое дело?

– Из достоверных источников, ква-а, я узнал, что вы поэтесса. Очень хорошая поэтесса.

– Ну допустим… И что?

– Юленька, я гибну, – говорит Сидор Акашкин и разражается жалобным кваканьем. – Понадеялся на местных поэтов, а они не сочинили ничего достойного. Вся надежда теперь на вас.

– Да что я должна делать? – воскликнула Юля.

– Сочините оду. Оду городу. Что-нибудь хвалебное, красивое. Мы ее быстренько на музыку положим, и хор умертвий ее споет на празднике. Как гимн, как торжественную кантату!

– Да я не умею сочинять оды!

– Юленька, постарайтесь, а? – не слышит ее Акашкин, и Юлю это злит.

– Нет, не постараюсь! – резко бросает она. – Еще чего выдумали!

И тут происходит с Акашкиным нечто странное. По журналисту пробегает дрожь, потом он принимается корчиться, а потом…

Тело Акашкина падает на песок. А перед Юлей стоит совершенно голый мужчина, если не считать того, что он с головы до пят покрыт замысловатыми татуировками.

– Вот и встретились, – без смущения говорит сей джентльмен Юле, не делая даже попытки прикрыться лопушком.

– Кто вы такой? – перепуганно спрашивает Юля, чувствуя, что от ее щек можно прикуривать. Всё-таки голый мужчина – не то зрелище, которое она привыкла созерцать повседневно.

– Что мне в тебе нравится, детка, – говорит мужчина фамильярно, – так это то, что ты умеешь всегда задать самый нужный вопрос. Ты этим талантом с детства отличалась. Кто я? Позволь представиться: бог.

– Бог?

– Бог, бог. Бог заброшенных дорог и забытых перекрестков. Не слыхала про такого?

– Слыхала, – встает из гамака Юля. – Меня хотели принести тебе в жертву.

– Да, было дело, – смеется бог заброшенных дорог. – Жаль, не вышло. Я такой силой наливаюсь, когда мне в жертву приносят кровь молоденькой девственницы, ты не представляешь!

– И что тебе от меня нужно теперь, бог? – хмурится Юля. – Учти, я не собираюсь приноситься тебе в жертву! Ни сейчас, ни когда-либо еще!

– Да мне и не надо, – отмахивается божество. – У меня теперь другая идея. Ты, Юля, не хочешь ли стать моей верховной жрицей? Погоди, не отвечай. Я тебе сначала обрисую всю выгоду этой должности. У тебя в руках будет огромная власть. Огромная. Ты сможешь повелевать людьми, да что людьми, ты сможешь повелевать ангелами и демонами. Поверь, им придется тебе подчиниться! Кроме власти я подарю тебе массу самых разных талантов, но, впрочем, и это неважно. Главное – послушай это внимательно, – главное то, что ты сможешь возвращать к жизни тех, кого заблагорассудится. Например, своих родителей… Ведь тебе хотелось бы, чтобы они были живы?

– Хотелось бы, – бледнеет Юля. – Но не такой ценой.

– А что ты знаешь про цену, детка? Я еще ничего не говорил про цену.

– Так скажи. Чего ты хочешь от меня?

– Твою душу, естественно. И то, что душу наполняет, – твой дух. К тому же теперь ты в душе хранишь волшебную вещицу, Арфу. Это мило. Я не сторонник волшебных вещей, но Арфа и мне может пригодиться.

– Нет, – говорит Юля. – Поищи себе верховную жрицу где-нибудь еще.

– Жаль, – говорит бог заброшенных дорог. – Ты просто идеальная кандидатура. Что ж, тогда познакомься с ним.

– С кем?

– С человеком, который убьет тебя. Он стоит рядом.

– Я всегда нахожусь рядом с ней. – Из пустоты выходит странное существо, лишь отдаленно напоминающее человека. Глаза существа горят алчным огнем, на алой хламиде, в которую он облачен, нарисованы странные знаки. – С тех пор как я убил ее родителей, я смотрю, как она растет, и жду нашего последнего сражения.

– А ты кто? – спрашивает у существа Юля.

– У меня много имен, – откликается существо. – Но одно из них ты слышала совсем недавно. Варахиль. Я маг, маг, которому нужна твоя смерть.

– Слишком многим почему-то нужна моя смерть! – кричит Юля. – Не надейтесь! Не получите! Я буду жить!

– А это мы еще посмотрим, – говорит маг. – Встретимся в Толедо.

Он исчезает, оставляя после себя запах горелой листвы.

– Что ж, – говорит бог заброшенных дорог. – Маг тоже глуп. Незачем ждать какого-то Толедо. Я убью тебя прямо сейчас.

И его железные руки смыкаются на Юлином горле.

Она не может ни дышать, ни кричать, она только пытается освободиться от его хватки. Весь мир исчез куда-то, весь мир предал Юлю, не оставив ей шанса на спасение…

Но вдруг хватка слабеет. Юля с хрипом вдыхает такой благословенный воздух и видит, что бог заброшенных дорог отступил от нее. Потому что с нею опять – Безымянная Ведьма и Теодитор.

– Уходи, – говорит Теодитор богу заброшенных дорог. – В ней нет ничего, что было бы твоим.

– Ты уверен? – цедит бог заброшенных дорог.

– Даю слово, – говорит Теодитор.

– Она же ведьма? Зачем тебе, борцу с колдовством, защищать ее?!

– Прежде всего она человек, – говорит Теодитор. – А об остальном пусть судит Тот, у Кого есть право судить. У тебя этого права нет. Уходи.

– Уходи, – повторяет за Теодитором Безымянная Ведьма. – Я клянусь тебе именами всех замученных ведьм: я не отдам тебе эту девушку, проклятая нечисть!

Она вскидывает руки, и в безымянного бога сыплются молнии. Он хохочет, но это какой-то растерянный смех, смех побежденного.

– Я не прощаюсь! – восклицает бог заброшенных дорог и вселяется в лежащее, словно сломанная кукла, тело журналиста Акашкина. – Мы еще посмотрим, кто кого!