Сколько стоит корона - Катерина Коновалова Страница 66

Тугой узел в груди ослаб — Дойл коротко улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. Совет лордов пока представляет собой жалкие ошметки: те, кого не казнили, сидят по своим имениям. Но высшая знать должна была узнать о победах своего короля, а заодно и о поимке ведьмы, поэтому Дойл объявил созыв широкого совета — из тех лордов и милордов, которые присутствовали в городе.

Проигнорировать призыв они не рискнули — и уже спустя три часа в одном из приемных залов собрался тусклый цвет шеанской знати. Постные лица лордов вызывали бы зевоту — если бы сердце Дойла не грели письма Эйриха. Но они были с ним, придавали уверенности и вызывали невольную гордость — поэтому в зал Дойл вошел твердо, порадовал лордов кривой улыбкой и, минуя всяческие придворные расшаркивания, зачитал первое письмо Эйриха.

— Слава королю Эйриху, — послушно, как дрессированные охотничьи борзые, провозгласили лорды.

— Также спешу сообщить, уважаемые лорды, что вчера была схвачена ведьма, наславшая чуму на Шеан. На допросе она созналась в своих злодеяниях и мною, милостью его величества протектором Стении, была приговорена к казни через отсекновение головы и последующее сожжение.

На этот раз лорды не кричали и не ликовали, лица у всех вытянулись, рты приоткрылись.

— Чуму наслала ведьма? — спросил в тишине милорд Эск, единственный из Совета, кто не сбежал в имение.

— Именно так, милорд, — ответил Дойл. — Казнь состоится сегодня в полдень, эшафот уже возводят. И я требую…

Дойл не сумел договорить и сообщить, что требует всех лордов присутствовать на казни лично — его прервал стук распахнувшихся дверей. Вопреки всем правилам, в зал влетел парнишка в облачении ученика теней. Дойл сжал руку в кулак и собрался спросить, как он посмел прерывать собрание совета, но парнишка, едва переведя дух, выпалил:

— Милорд Дойл, ведьма сбежала!

Эти слова произвели эффект удара тяжелой дубиной по голове. Мир качнулся — Дойл схватился пальцами за край стола. Участники совета забыли, кажется, как дышать — а потом в тишине прозвучало:

— О, Всевышний!

— Оставайтесь здесь, — тихо произнес Дойл и, почти не чувствуя ног, вышел из зала совета следом за парнишкой.

Подземелья бурлили, как кипящий котел. Из стороны в сторону сновали тени и стража. Увидев Дойла, и те, и другие поспешили прижаться к стенам.

— Террон! — рявкнул Дойл.

Тень вышел и низко согнул спину. Дойл на два пальца вытащил из ножен меч, словно действительно хотел зарубить болвана, упустившего ведьму.

— Милорд…

— Молчать. Никаких оправданий, — отрезал он, — мне нужен ответ на вопрос: как это произошло?

Террон молчал, только еще ниже сгибался в поклоне. Остальные тени едва шуршали в темных углах.

— Как это произошло? — повторил Дойл, и его голос разнесся под низкими сводами подземелий, размножился и исказился где-то в глубине.

— Мы стерегли ее со всем старанием, милорд, — проговорил он почти неслышно, — в камере дежурили двое теней и двое стражников из замковой гвардии, коридор тоже был оцеплен, караул стоял у всех дверей и окон. Все они клянутся, что не сводили с ведьмы глаз… А утром заметили, что она слишком долго не движется. Ее позвали — она не ответила. А когда толкнули, ее тело опало и растворилось, осталось только обрывки платья.

Дойл был бы рад обвинить нерадивую охрану, приказать высечь на площади всех, кто упустил Майлу, но он понимал, что это не их вина. Ведьма оказалась хитрее.

Понимая всю тщетность своих усилий, он начал поиски. Перевернул вверх дном Шеан и окрестности, прочесал голые темные леса в округе, отправил людей в поместье Дрог — они вернулись через пять дней с известием, что Майла Дрог действительно была дочерью лорда Дрога, но родилась не шестнадцать и не двадцать, а все тридцать лет назад, прожила недолго и скончалась — на местном кладбище нашли ее могилу. Слуги в один голос твердили, что Майла умерла ребенком, взрослую девушку невозможной красоты они никогда не видели, а слуги в ее собственном доме в Шеане были все недавно нанятые и ничего не знали.

Ее портрет разослали по всем основным корчмам на крупнейших дорогах, но ответа не было — Майла словно растворилась в воздухе. Дойл лично возглавил один из поисковых отрядов, рыскал по столице — разумеется, безрезультатно.

А возвращаясь в замок, он оказывался в окружении тихих едких шепотков: глава тайной службы короля промахнулся. Ведьма обвела его вокруг пальца. Грозного милорда Дойла перехитрили, как мальчишку. Если бы кто-то отважился сказать ему это в лицо — он сумел бы ответить. Но они не говорили открыто, только тайно, за спиной. И больше не замирали от страха, когда он входил в пиршественный зал, а на мгновение затихали — и принимались повторять одну и ту же новость, как надоевший до зубной боли нудный мотив.

Дойл держал голову так высоко, как мог. Заставлял себя двигаться, выходить из покоев, присутствовать на пирах. Но стыд отравлял, уничтожал. Если бы шепотки были ложными, он посмеялся бы над ними. Но лорды были правы. Он допустил ошибку. Он упустил ведьму. Только почему-то всей разряженной в шелка придворной клике не было никакого дела до того, что ведьма погубила больше двух тысяч человек — все торжествовали, потому что он, Дойл, проиграл.

В добавок ко всему, не было известий от Эйриха. После того письма прошло больше недели, но новостей с границы не поступало. И беспокойство придавливало могильной плитой.

В один из дней на обычном пиру появилась леди Харроу — до сих пор она оставалась у себя дома, и, пожалуй, Дойл был этому рад. Он знал, что в ее глазах не будет насмешки над его неудачей, но боялся увидеть там скрытое торжество. Ее подруга, за которую она просила, спаслась — это ли не повод для радости? Но кроме этого, он не знал, как себя с ней повести. Он не видел ее с тех пор, как она ушла от него поздно вечером в день поимки Майлы, кипя гневом и раздражением.

Он не рискнул подойти к ней сам — но она не испытывала подобных сомнений, приблизилась и сделала реверанс.

Дойл плотно сжал губы — он действительно видел торжество в ее взгляде, и это разъярило его больше, чем он мог бы ожидать.

— Вы рады, леди Харроу?

На ее лице мелькнула тень удивления, но она ответила:

— И да, и нет, милорд.

Он жестом предложил ей объясниться.

— Я рада тому, что девушка, которую я называла своей подругой, не умрет на плахе, милорд, — ответила она спокойно, словно и не признавалась сейчас в сочувствии преступнице, — но мне горько от того, как это ударило по вам.

И снова она одной фразой разрушала остатки его спокойствия и самообладания. В прошлый раз она спросила: «А если бы ведьмой была я?». Теперь это. Дойл усмехнулся — как тонко, как болезненно она давала ему понять, что отлично видит его чувства. И как изящно раз за разом показывала, что не желает и не приемлет их.

Выдерживать ее взгляд было тяжело — он, как и всегда, был кристально чистым, ясным и прямым, без тени фальши или сомнений. Но вокруг глаз залегли темные тени, а возле уголков виднелись тонкие морщинки. И почему-то при виде них в душе Дойла поднялась злоба. Он не желал ее сочувствия, особенно такого, поверхностного, едва ли похожего на искреннее участие. Из всех, кто сейчас злословит о нем, она одна действительно желала его поражения. Она бы хотела освободить ведьму — и сделала бы, если бы могла.