Звездная река - Гай Гэвриэл Кей Страница 66

Если бы можно было оглянуться назад, то Жэнь Дайяню вряд ли было суждено стать служащим в управе у порогов Великой реки, возле предгорий, ведущих к горам на границе Катая, где, как говорят, живет сияющая Царица-мать Запада на вершине, рядом со звездами.

У Цзыцзи были свои трудности.

Все сегодня утром прошло так, как они запланировали. Они точно скоординировали действия. «Было даже слишком просто», – сказал он Дайяню и судье за вином, одним из тех, которыми Фуинь так гордился. Все не должно было пройти настолько гладко. Пусть они мастера своего дела, но все же…

Учитывая такой успех, сейчас его озадачивало, как странно вел себя Дайянь после того, как получил совершенно ожидаемое приглашение в дом того человека, чью дочь они спасли.

– Он хочет тебя поблагодарить, – сказал Цзыцзи. – Что тут не так?

– Это не его дом, – только и ответил Дайянь.

Он молчал, пока они одевались, с мрачным лицом шагал по улицам. Это было на него не похоже. Одним из умений Дайяня было умение внушить другим большую уверенность, сделать их лучше. Цзыцзи много лет видел, как он это делает. Сейчас он не чувствовал уверенности, шагая рядом с другом… хотя ему нравился город ночью.

Цзыцзи ожидал, что Ханьцзинь его ошеломит. Судья предупредил их, когда они выехали на север из Цзинсяня. Первые дни и недели дались ему тяжело, пока он пытался осознать, что в этих стенах живет более миллиона людей.

Но к удивлению Цзыцзи, он обнаружил, что ему нравится столица, нравится анонимность, свойственная городу таких размеров. Человек мог выйти на прогулку, и после того, как он сделал несколько шагов по улице или переулку, никто уже не знал, кто он такой.

На западе лежало озеро, искусственное, прямо за воротами Нью-Чжэн; его называли «Хранилищем сияния». Вокруг него стояли павильоны, одни для императора и его придворных, а другие для обыкновенных людей, и оно было открыто днем и ночью (всю ночь) – там звучала музыка и пили вино. Можно было взять лодку, чтобы покататься, купить напитки и еду на другой лодке, послушать пение и игру на флейте.

К югу от него раскинулся парк. Его называли «Сад халцедоновой рощи». Он был огромный, местами заросший, местами изящно подстриженный. «Как и сам мир», – подумал Цзыцзи, гуляя по нему однажды рано утром, чем удивил самого себя.

Ханьцзинь предлагал странную свободу. Ты ничем не выделяешься среди такого множества незнакомых людей. Никто из твоих знакомых не окажется там и не станет смеяться, если ты сыграешь в азартную игру на углу улицы и проиграешь немного денег. Он не любил проигрывать деньги, как любой человек, но игры были интересными, а люди, которые устраивали эти игры, – неизменно хитрыми и забавными.

На улицах орудовали воры. Опытный Цзыцзи легко их узнавал. Но он был могучим мужчиной и имел при себе меч, они его не беспокоили. На свои прогулки он выходил в гражданской одежде. Те, кто вел игры, сложили бы свои столики и исчезли, если бы он подошел к ним в военной форме.

У него было ощущение, что они могли бы годами служить в столице, а он все равно находил бы нечто новое: продавцов кинжалов, птичьих клеток, вееров, цветов. Там были винные лавки, чайные магазины, театры, общественные сады, переулки, и все это он изучал в одиночку. Кто-то сказал, что здесь готовят двести тридцать различных блюд из риса.

Он провел молодость в деревне, где все знали о делах всех остальных или старались узнать, потом несколько лет кочевал по казармам, потом жил среди людей на болотах. Жизнь в Ханьцзине настолько отличалась от прежней, что она опьяняла Цзыцзи, как вино.

И все же в основе всего лежала преданность Жэнь Дайяню. Осознание в глубине души своей роли в жизни – делать все, что в его силах, чтобы помочь другу, потому что роль Дайяня в жизни казалась… ну, она казалась ему важной, и поэтому существование самого Цзао Цзыцзи в этом мире, возможно, тоже будет иметь значение.

Жэнь Дайянь вызывал у людей такие чувства. Обычно это оставалось тайной. Дайянь жил так же, как и остальные, мог выпить чашку-другую – или семь, – как любой из них, и ему, безусловно, нравились певицы.

«Интересно, – думал Цзыцзи, – как Дайянь ведет себя с куртизанками». Они никогда не приводили двух девушек в общую комнату, хотя некоторым их товарищам это нравилось. Дайянь в таких случаях предпочитал уединение, да и Цзыцзи тоже.

Но его друг не имел привычки пребывать в таком мрачном настроении (и держать в тайне его причины), как сегодня вечером, под луной, которую почти не было видно из-за света фонарей и дыма. На улицах Ханьцзиня плохо видны звезды.

В молчании они шли к дворцу, но свернули на восток перед входом в него, в поселок клана. Они назвали себя у ближних ворот. Сегодня вечером они, конечно, не надели форму. Охранник проявил почтительность, но и осторожность. На одну из женщин клана этим утром напали в саду императора, как их оповестили.

«Большинство из нас живет в страхе», – думал придворный Линь Ко, ожидая вместе с дочерью гостя. Его гостя. Так как муж Шань отсутствовал, она не могла пригласить в дом стражника. Это он послал ему приглашение.

«То, чего мы боимся, может меняться, но страх всегда присутствует».

Долгое время он старался понять, как его дочери, его единственному выжившему ребенку, удавалось ничего не бояться. Она унаследовала это от матери или от предков, но не от него – по крайней мере, он так не думал. Он не был храбрым.

Можно было бы предположить, что образование, которое он дал дочери, выработало в ней храбрость, но он так не считал. Он стал считать свой поступок эгоистичным. Он хотел иметь ребенка, с которым мог делиться теми вещами, которые трогали и увлекали его самого, и хотя оставшийся у него ребенок оказался девочкой, он просто не допустил, чтобы это повлияло на его замысел.

Нет, Линь Ко держался за свою веру, за свое мнение, ведь стремление воплотить их в жизнь руководит большинством мужчин и женщин. Люди боятся будущего, и основанием для этого служит прошлое или лживые сказки о нем.

Чужаки в вашей деревне – это плохо, потому что когда-то один путешественник ограбил двоюродного брата вашей жены, проходя через нее. В ту ночь, когда умер ваш дедушка, видели летящего на юг журавля. Красивая жена – это риск, потому что чья-то красивая жена изменила мужу с солдатом. А солдаты? Все они, особенно офицеры высокого ранга, вызывали страх… из-за того, что случилось сотни лет назад.

Шань приказала зажечь лампы в своей гостиной. Разожгли огонь в очаге, окна закрыли ставнями от осенней прохлады и ветра.

В эти годы, годы Двенадцатой династии, Линь Ко часто думал (хотя никогда не записывал эти мысли, он не был смелым человеком), что они построили свои идеи о мире и его правильном устройстве на руинах давнего хаоса.

У них сформировалось представление, что двор и гражданские чиновники должны быть сильнее военных, и из-за этого мирились со слабой армией. Такую цену платили за контроль над ее военачальниками. Армия Катая была огромной, обходилось чудовищно дорого, однако у нее не было лидеров, хоть отчасти достойных этого звания.