Голем и джинн - Хелен Уэкер Страница 66

— Да, конечно помню.

— Я понятия не имею, как долго служил этому человеку. Был его рабом.Я не знаю, какие вещи он заставлял меня делать. Может, ужасные. Возможно, я убивал для него. Возможно, убивал своих сородичей. — Его голос странно и неприятно вибрировал. — Но хуже всего было бы, если я делал это с радостью.Если бы он лишил меня моей собственной воли. Будь у меня выбор, я бы, скорое, потушил себя в океане.

— Но если все эти страшные вещи правда происходили, это ведь вина колдуна, а не твоя?

Опять этот звук, мало похожий на смех.

— Скажи, в твоей пекарне вместе с тобой работают другие люди?

— Конечно. Мо и Тея Радзины и Анна Блумберг.

— Представь себе, что твой драгоценный хозяин возвращается и снова подчиняет тебя свой воле, как ты мечтаешь. Потому что без этого ты делаешь много ошибок. И он говорит тебе: «Мой славный голем, пожалуйста, убей всех этих людей из пекарни: Радзинов и Анну Блумберг. Порви их на кусочки».

— Но почему…

— Да не важно почему! Может, они его обидели или угрожали или просто ему так захотелось. Только представь себе такое, а потом скажи мне, сильно ли утешит тебя то, что это не твоя вина?

Такая возможность никогда раньше не приходила ей в голову. И сейчас она невольно представляла себе, как бы это было: вот она хватает Мо Радзина за запястье и тянет, пока не вырывает руку. Силы у нее хватит. Она может это сделать. И пока делает, будет чувствовать спокойствие и уверенность.

«Нет!» — хотелось крикнуть ей, но разбуженное воображение уже не желало останавливаться. Что, если бы Ротфельд благополучно доплыл с ней до Америки и однажды на улице они бы случайно встретили равви? Возможно, равви повздорил бы с Ротфельдом — и вот она уже видела, как тащит старика в темный переулок и там душит его.

Ей хотелось кричать. Ладонями она со всей силы надавила на глаза, чтобы прогнать страшную картину.

— Теперь поняла? — спросил Джинн.

— Отстань от меня!!!

Ее крик разнесся по всей площади и эхом отразился от каменных фасадов. Испуганный Джинн отступил на шаг и вскинул руки, пытаясь то ли успокоить ее, то ли защититься.

Вокруг опять было тихо. Она сжала и с силой вытянула пальцы, чтобы прийти в чувство. Все эти страшные картины существовали только в ее воображении. Она не сделала ничего плохого ни Радзинам, ни Анне. И никогда не сделает. Ротфельд мертв; его тело лежит на дне океана. У нее никогда не будет другого хозяина.

— Все в порядке, — сказала она. — Да. Я тебя поняла.

— Я не хотел так тревожить тебя.

— Не хотел? — прошептала она.

— Если и хотел, я был не прав.

— Нет, ты был прав. Я просто не думала об этом раньше. — И она отвернулась от него, пристыженная и виноватая.

Шаги они услышали одновременно. Двое полицейских в серых шинелях бежали по тропинке в их сторону. На этой пустой площади женщина почти физически ощутила их беспокойство за нее.

— Добрый вечер, мисс, — сказал один из них, прикоснувшись к фуражке. — Этот человек вас обидел?

— Нет, — потрясла она головой. — Нет, вы напрасно спешили.

— Очень уж громко вы закричали, мисс.

— Это моя вина, — вмешался Джинн. — Я сказал ей кое-что лишнее.

Полицейские переводили взгляд с одного на другого, пытаясь разобраться в ситуации: мужчина и женщина, явно не бродяги, вдвоем в такой поздний час, в холодном парке…

Это она во всем виновата. Возможно, если сейчас она правильно поведет себя, им удастся выпутаться.

— Дорогуша, — женщина положила ладонь на рукав мужчины, — пошли-ка домой. Здесь холодновато.

В глазах Джинна мелькнуло удивление, но он быстро справился.

— Конечно пошли, — согласился он, беря ее под руку, и улыбнулся полицейским. — Извините нас, господа. Это я виноват. Спокойной ночи.

Они повернулись и пошли прочь.

— Спокойной ночи, — неуверенно пожелал им вслед один из полицейских.

Через парк они шли в напряженном молчании, и, только выйдя на Бродвей, Джинн рискнул обернуться.

— Никого, — сказал он, отпуская ее руку.

— Я знаю. Они не пошли за нами. Им не терпелось вернуться в участок и согреться.

— М-да, забавный у тебя талант, — покачал он головой и вдруг подмигнул ей. — «Дорогуша»?

— Так миссис Радзин называет мужа, когда на него сердится.

— Понятно. Хорошо придумала.

— Все-таки это был риск.

— Но ведь все получилось. И небо не рухнуло на землю.

Нет, не рухнуло, подумала она. И вообще ничего плохого не произошло. Кажется, впервые она нашла нужные слова в нужное время.

Прежней дорогой они шли на юг. Движение на Бродвее менялось: теперь им чаще попадались не элегантные коляски, а запряженные клячами грузовые повозки, доставляющие в центр города товары на день. На углу юный чистильщик обуви пристроил свой ящик и сам уселся сверху, съежившись и дуя на озябшие пальцы.

Они уже миновали Юнион-сквер, когда пошел снег. Сначала тот был похож просто на белую пыль, но потом хлопья стали больше, тяжелее и летели прямо им в лицо. Женщина поплотнее запахнула пальто и заметила, что ее спутник ускорил шаги. Теперь ей приходилось почти бежать, чтобы успевать за ним. Она уже собиралась спросить, в чем дело, но тут заметила, что лицо у него совершенно сухое. Садящиеся на кожу хлопья моментально испарялись. Она вспомнила слова, сказанные им, когда они ссорились: «Я бы, скорее, потушил себя в океане».

— С тобой все в порядке?

— Все прекрасно, — резко ответил он, но смятение в его голосе явно противоречило словам; и она могла бы поклясться, что лицо его светится заметно тусклее.

— Тебе угрожает опасность? — тихо спросила она.

Его челюсти сжались, словно от гнева или раздражения, но он тут же расслабился и даже улыбнулся ей:

— Нет. Пока нет. Ты что-то заметила или просто догадалась?

— Наверное, и то и другое.

— С сегодняшнего дня я буду помнить, что ты чересчур наблюдательна.

— Ты, должно быть, тяжело переносишь зиму?

— Да уж радости от нее точно не много.

Теперь они старались идти вдоль магазинных витрин под защитой навесов, но все-таки, когда они добрались до Бонд-стрит, Джинн был очень бледен. Женщина то и дело бросала на него тревожные взгляды.

— Перестань так смотреть на меня, — буркнул он. — Я не растаю у тебя на глазах.

— Но почему ты не носишь шляпу или зонтик?

— Потому что я их терпеть не могу.

— Все джинны такие упрямые?