Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец Страница 66

Волчица рванулась, промчалась совсем рядом, нежалея морды, толкнула дверь и скрылась быстрее, чем человек осознал, что именноон видел. Когда, неуверенно царапая ногтями кобуру, милиционер вбежал внутрь,стрелять можно было только по турникетам. Этого он делать не стал, посколькувообще не был уверен, что видел что-то реально существующее, а не просто белыйпризрак.

Волчица промчалась по неработающемуэскалатору, решительно спрыгнула на пути и скрылась в тоннеле. Вскоре онаотыскала слева щель под сплошными кабелями, протиснулась в нее и побежала поузкому, нескоро расширившемуся проходу. Трижды проход разветвлялся. В основномразветвления были двойными, и лишь последнее сложным и нагроможденным.

Волчица остановилась. Она запуталась и пребывалав замешательстве. Под землей глаза отказывались служить, и она могла надеятьсятолько на слух и нюх. В сумраке отчетливо слышались шорохи. Неподалеку кто-тоскребся, пыхтел, царапал когтями бетон. Волчица решила, что это крысы, ноуслышала нытье, взвизги и всхлипы. Всхлипы сменились яростным воплем,проклятиями. Кто-то сцепился, покатился, шипя и взвизгивая.

Волчица негромко зарычала и, наконецопределившись, отправилась в тот же проход, откуда доносились звуки борьбы.Когда она приблизилась, все уже завершилось. Волчица с омерзением обнюхаладурно пахнущие тряпки и клочья мяса. Это были остатки хмыря, сожранного своимиже.

Миновав их, волчица прошла еще метровчетыреста. Остановилась, вернулась и стала разрывать передними лапами кучу, вкоторой встречалось много осенней листвы, обратившейся в кашу. Всё это былопринесено сверху талыми водами.

Вскоре волчица добралась до бетонной трубы.Труба была достаточно широкой, чтобы в нее протиснуться, что волчица и сделала,после чего быстро поползла вниз. Труба становилась все круче. Вскоре волчицаскользила по той слизи, что выстилала спуск изнутри. Если бы она застряла,наткнувшись, скажем, на забившую трубу грязевую пробку, то никогда не выбраласьбы наружу. Человека бы это испугало, однако волчицу совсем не тревожило. Какдля зверя, предположительного для нее не существовало, а существовало лишьдействительное. К тому же сила, приведшая ее сюда, знала, должно быть, что онане застрянет.

Наконец труба закончилась. Волчица скореесвалилась, чем спрыгнула в закругленный тоннель и тотчас ощутила поблизостиприсутствие чего-то чужеродного, враждебного. Нечто метнулось на нее из мрака.Волчица угадала, а не увидела пухлое маленькое туловище, лишенное головы,жирное, как у статуэток восточных божков, с короткими ногами и цепкими руками.

Она прижалась к полу тоннеля, отступила чутьназад и встретила врага грудью. Ударила лапой, сшибла, толкнула мордой, сторжеством сомкнула зубы и внезапно осознала, что недруг, надежно захваченныйи, казалось, уничтоженный, куда-то исчез.

Волчица заскулила. Тем временем странноебезголовое существо гибко, точно змея, обвило ей морду, прижало ухо. Окольцевавволчице шею, оно вытянулось, обхватило длинными руками короткие ноги ипревратилось в ошейник, мгновенно скрывшийся в густой волчьей шерсти.

Сколько волчица не металась по тоннелю и невыла, ошейник ее не отпускал. Максимум, что удалось, это просунуть под неголапу. Но и тут она едва не удушила себя, пытаясь его сорвать. Назойливые шорохизаставили ее прислушаться. В темноте зажглись глаза. Вначале одна пара, затемпоодаль еще одна. С разных сторон к волчице, переваливаясь и утробно булькая,сходились хмыри…

* * *

Мошкин, знавший, что светлые стражи всегдадержат свои обещания, готовился к свиданию долго и мучительно. Помыл и перемылголову. Долго ходил, смотрелся в зеркало, порывался чистить обувь и бросал.

«Я не пойду! Нет, пойду! Ну хорошо, пойду! Апоймет ли она меня?» – терзался он.

Так случалось и прежде, на Большой Дмитровке,когда Мошкин ночами и бледной тенью бродил по сырым коридорам резиденции мрака.В его больших глазах светилась фанатичная жажда общения. Почти физически ощущаясобственное одиночество и огромную пропасть, отделяющую его от человечества,Евгеша мечтал найти родственную душу.

Вот только в ком ее найдешь? Меф былприветлив, но жил своей жизнью. Чимоданов вечно что-то взрывал иликомбинировал. Ната ходила на мягких лапках как лиса и цепко улыбалась, но глазаее оставались холодными. Улита то кипела как чайник, то колотила комиссионеров,то уносилась на свидание.

Толком не зная, как обзаводятся друзьями,Евгеша пытался симулировать чувства. Выходило это плохо и неумело. Он бросалсяобнимать случайно отловленного знакомого, чье имя едва помнил. Долго тряс рукуприятелю, уж и не знавшему, как от него отделаться. Говорил много неуклюжихкомплиментов несимпатичной и глупой девице, которая приходила к выводу, что надней откровенно издеваются. Евгеша же не издевался. Просто по неопытностипересаливал и казался окружающим неискренним и лживым.

Отдельным мучением для Мошкина всегда былоздороваться. Он даже составлял себе таблички с последовательностью действий.Именно в эту короткую секунду нужно вложить в голос максимально (ноодновременно не слишком много) приветливости. Надо улыбнуться, изобразитьинтерес, естественный, но опять же не навязчивый. Как же это безумно сложно,даже невозможно угадать с пропорцией!

И потому нередко, едва он видел вдализнакомого, лицо его начинало перекашиваться и трястись чуть ли не до судорог. Ивместе с Евгешей тряслись и те его приятели, которым не посчастливилось вовремязабиться в какую-нибудь щель.

Как следствие бедный Мошкин окончательноразочаровался в себе и в человечестве. Принимая решения, он всегда делал запасна подлость и неблагодарность. Не доверял никому: ни ближним, ни дальним. Врезультате и решения выбирал такие, какие обеспечили бы ему победу даже вслучае, если бы треть союзников предпочла отсидеться в кустах, а ещё третьперебежала бы на сторону врага. Учитывая же, что таких решений в природе несуществует, он двадцать часов в сутки ощущал себя одиноким, несчастным иобиженным. Возможно, именно поэтому и ухитрился, будучи по сути своей неплохим,попасть в плен мраку.

Как-то он пожаловался Дафне. Та жалеть его нестала и заявила, что он сам во всем виноват.

– Я виноват, да? – усомнился Мошкин.