Ангелология - Даниэль Труссони Страница 66

Несколько минут спустя я выплыла из глубин забвения и обнаружила, что надо мной склонилась доктор Серафина. Она шепотом позвала меня по имени, и на мгновение мне почудилось, что я умерла, заснула в нашем мире, а проснулась в другом, как будто Харон перевез меня через Стикс — реку мертвых. Но тут меня оглушил приступ боли, и я поняла, что ранена. Тело казалось одеревенелым и горячим, и тогда я вспомнила, что со мной случилось. Доктор Серафина взяла лиру у меня из рук и стала осматривать ее, слишком ошеломленная, чтобы говорить. Затем она сунула инструмент под мышку и с самообладанием, которому я всегда стремилась подражать, повела меня обратно к лодке.

Она перевезла нас через реку, перебирая канат. Когда суденышко закачалось на волнах, доктор Серафина вытащила из ушей восковые затычки. Мой преподаватель точно знала, как защититься от ангельской музыки.

— Что, во имя всего святого, вы там делали? — требовательно спросила она, не поворачиваясь ко мне. — Вы прекрасно знаете, что не должны бродить где попало в одиночку.

— А остальные? — спросила я, думая, что подвергла опасности членов экспедиции. — Где они?

— Они поднялись наверх, к выходу из пещеры, и будут ждать нас там, — сказала она. — Мы искали вас три часа. Я уже думала, что вы потерялись. Разумеется, остальные захотят узнать, что с вами произошло. Ни в коем случае ничего им не рассказывайте. Пообещайте мне, Селестин, — вы никому не расскажете, что видели на другом берегу реки.

Когда мы добрались до берега, доктор Серафина помогла мне выйти из лодки. Увидев, что мне очень больно, она смягчилась.

— Запомните, наша работа никогда не была связана с наблюдателями, дорогая Селестин, — сказала она. — Наши обязанности связаны с миром, в котором мы живем и куда должны вернуться. Нам еще многое предстоит сделать. Хотя я очень разочарована вашим решением переплыть реку, вы обнаружили предмет, ради которого и затевалось наше путешествие. Вы молодец.

Каждый шаг отдавался болью во всем теле. Мы прошли мимо останков ангела к лестнице. Его одежда была отброшена в сторону, тело аккуратно препарировано. Хотя от него осталась только оболочка, тело продолжало фосфоресцировать.

Наверху было темно. Мы понесли по снегу джутовые мешки, заполненные драгоценными образцами. Аккуратно уложив оборудование в фургон, мы сели в кабину и стали спускаться с горы. Мы были обессилены, покрыты грязью, изранены. У Владимира под глазом был глубокий кровоточащий порез — на подъеме он ударился о выступ скалы, — а я подверглась воздействию отвратительного света.

Похоже, пока мы были в пещере, снегопад не прекращался. Тяжелые сугробы громоздились на скалах, а с неба продолжал валить густой снег. Лед покрывал дорогу спереди и сзади, и машина виляла, пытаясь удержаться на склоне. Я посмотрела на часы и с удивлением увидела, что уже почти четыре утра. Мы провели в Глотке Дьявола больше пятнадцати часов. Мы так сильно отстали от графика, что не оставалось времени на сон. Нам удалось лишь сделать короткую остановку, чтобы заправиться бензином из запасных канистр.

Несмотря на все усилия Владимира, мы опоздали на несколько часов, прибыв на место лишь после восхода солнца. Двухмоторный самолет модели «12 Электра джуниор», готовый к полету, ждал на взлетно-посадочной полосе, там, где мы оставили его накануне. С крыльев свисали сосульки, похожие на клыки. Прилететь сюда было трудно, но затягивать с отлетом было совершенно невозможно. Чтобы нас не обнаружили, до Греции пришлось добираться обходными путями — сперва в Тунис, затем в Турцию, и возвращение было не менее трудным. Самолет был достаточно большим и вмещал шестерых пассажиров, оборудование и продовольствие. Мы погрузили на борт материалы, и вскоре самолет, шумя моторами, поднялся сквозь заснеженный воздух и исчез в небе.

Двенадцать часов спустя, когда мы приземлились на аэродроме недалеко от Парижа, я увидела, что нас ждет «панар-левассор-динамик» — роскошный автомобиль с блестящей решеткой радиатора и широкими подножками, чрезвычайно впечатляющий на фоне лишений войны. Я могла только догадываться, откуда он взялся, но предполагала, что машину, как и самолет, и фургон, предоставили иностранные покровители. Пожертвования очень помогли нам в прошедшие годы, и я была признательна за этот автомобиль, но не осмелилась спросить, как удалось скрыть от немцев такое сокровище.

Я сидела молча, пока мы мчались сквозь ночь. В самолете удалось поспать, но я все еще чувствовала себя обессиленной после путешествия. Я закрыла глаза и мгновенно провалилась в глубокий сон. Машина подпрыгивала на разбитой дороге, краем уха я слышала, как шепчутся остальные, но смысл беседы ускользал от моего сознания. Во сне смешалось все, что я видела в пещере. Появились доктор Серафина, Владимир и прочие участники экспедиции; внизу открывалась глубокая ужасная пещера; передо мной кружился сонм светящихся ангелов.

Когда проснулась, я узнала пустынные булыжные улицы Монпарнаса. Во время оккупации он превратился в чрезвычайно бедный квартал. Мы ехали мимо жилых домов и темных кафе. По обеим сторонам улицы росли деревья, их голые ветви были покрыты снегом, точно сахарной глазурью. Водитель притормозил и свернул к кладбищу Монпарнас. Перед большими железными воротами машина остановилась. Водитель коротко просигналил, и ворота с грохотом открылись. Автомобиль медленно въехал внутрь. На кладбище было тихо и холодно, в свете фар мерцал лед, и на мгновение мне показалось, что этого сверкающего места не коснулись безобразие и порочность войны. Водитель заглушил мотор перед статуей ангела на каменном пьедестале — Le Génie du Sommeil Éternel, духа вечного сна, бронзового хранителя мертвых.

Я вышла из автомобиля, все еще шатаясь от усталости. Хотя ночь была ясной и в небе ярко светили звезды, над надгробными плитами сгущался сырой воздух, превращаясь в легкий туман. Из-за статуи вышел человек — по-видимому, его послали встретить автомобиль, но я сперва все равно испугалась. На нем была одежда священника. Я никогда раньше его не видела на наших встречах и научилась никому не доверять. Всего лишь месяц назад нефилимы нашли и убили одного из старейших членов совета, профессора небесного музыковедения доктора Майкла. У него забрали все музыковедческие записи. Враги только и ждали возможности отобрать у известнейших ученых бесценную информацию.

Доктор Серафина, похоже, знала священника и последовала за ним. Он подвел нас к полуразрушенному каменному строению в дальнем углу кладбища. Несколько лет назад здесь, на территории давно покинутого монастыря, располагался лекционный зал супругов Валко. Теперь в нем было пусто. Священник отпер разбухшую деревянную дверь, и мы вошли.

Никто из нас, даже доктор Серафина, хотя она была тесно связана с высшими членами совета — а доктор Рафаэль Валко занимался организацией сопротивления в Париже, — не знал точно, где мы будем встречаться во время войны. У нас не было постоянного расписания, все сообщения передавались устно или, как сейчас, вообще без единого слова. Встречи проходили в самых разных местах — захудалых кафе, небольших городках под Парижем, покинутых церквях. Но несмотря на чрезвычайные предосторожности, я понимала, что за нами постоянно следят.