Невидимка и (сто) одна неприятность - Яна Ясная Страница 66

Уперлась ладонями в твердую обнаженную грудь, пытаясь оттолкнуть. А Даниэль в ответ на это нежно прихватил мою нижнюю губу, и тут же выпустил, чтобы прихватить еще раз. Чуть потянуть…

У меня внутренности от этого незатейливого поцелуя, скрутило узлом, а ноги натурально подкосились. Только что я вся дрожала от обиды и гнева, и вдруг разом как будто лишилась позвоночника.

Я так переживала за него все эти дни. Я так соскучилась. По дурацким шуточками, по прикосновениям, по поцелуям.

По тому, как он смотрит на меня, откровенно любуясь.

По тому, как мне постоянно хочется к нему прикасаться. И поэтому я то и дело набрасываюсь на него с кулаками…

По нему. Я соскучилась по нему.

Я не хотела верить в то, что со всех сторон звучало, отказывалась. Но как не верить?

Я хочу быть с ним. Но не так. Не путаясь в его тайнах, как слепой котенок. Моего желания ему верить больше не хватает на собственно веру.

Поцелуй становится глубже, нахальный язык проникает внутрь моего рта, играясь, лаская. Руки устают упираться, и я против воли прогибаюсь под напором  этого поцелуя и случайно — правда, случайно! — трусь грудью о мужскую грудь.

Тонкий трикотаж пижамной маечки — это, наверное, почти все равно, что отсутствие оного…

Даниэль застонал прямо в поцелуй. И тоже чуть качнулся вперед и легонько потерся о меня бедрами.

Мне стало так жарко, будто это у меня внутри проснулся дракон. Это его движение, такое… бесстыдное, не вызвало во мне протеста. Наоборот. Мне было приятно. И томительно. И горячо. Особенно — там, внизу.

Я была зла на него. До невозможности. Но при этом не могла от него оторваться. И пила, пила жгучее дыхание.

Рука Лагранжа скользнула вверх, вытаскивая карандаш из неряшливо закрученного пучка, и волосы волной рухнули мне на плечи. Мужская пятерня сгребла их и легонько потянула, заставляя меня запрокинуть голову. Даниэль выпустил истерзанные губы и прижался поцелуем к шее.

“Не прогоняй меня!”

Каждый короткий жгучий поцелуй пульсировал в голове этой фразой, которую он не произнес вслух, но которая сквозила в каждом действии.

Его руки выпускают мои волосы, спускаются вниз, гладят плечи, с нажимом проводят по ребрам, и поддергивают вверх майку — совсем чуть-чуть, чтобы только провести кончиками пальцев по тонкой полоске обнаженного живота.

Я зажмуриваюсь до звезд в глазах.

 “Ведь не прогонишь?..”

Ладони снова скользят вверх, плотно сдавливая меня, и правая, словно невзначай, задевает грудь, простреливая позвоночник острой вспышкой удовольствия.

Я вздрогнула. Не от прикосновения, как такового, а от собственных ощущений, и Лагранж вскинул голову, чуть отстранился и заглянул мне в лицо.

Прекрасный, должно быть вид — взбитые в пену локоны, распухшие губы, лихорадочно горящие щеки, дурные, с томной поволокой глаза.

Кто из нас еще наркоман…

Даниэль обводит пальцем контур моего лица, касается губ.

— Лали, я не приносил в Горки наркотики. И не употребляю их. И никогда не употреблял. У меня нет доказательств, но это правда. Пожалуйста, поверь мне.

В голове шумит. Я вижу как шевелятся его губы, но слова воспринимаю с трудом.

Я медленно кивнула — верю. И Даниэль снова склонился к моему лицу.

Жарко, невыносимо жарко.

Почему так жарко, если на нас обоих почти нет одежды?..

Кровь стучит в висках.

То твердые, то удивительно мягкие ладони скользят по моему телу, осторожно проникают под ткань, и я могу только приглушенно всхлипнуть, когда они вдруг подхватывают меня под попу и вздергивают вверх, зажимая между дверью и мужским телом, заставляя обвить его ногами.

Нет. Опомнись! Нельзя!

Яркие вспышки запретов не находят отклика в душе.

Прямо сейчас, в эту самую секунду, мне действительно плевать на его секреты. Потому что я вдруг поняла, что мне это нужно. Я хочу. Я хочу отпустить себя и насладиться им до конца, даже если после этого придется все прекратить. Потому что…

Потому что…

Я его люблю.

Загорелые руки стаскивают пижаму.

Кровать. Холод покрывала на лопатках.

Губы скользят вниз, и я больше не возражаю, только запускаю пальцы в золотистую копну и, кажется, против воли дергаю волосы, когда удовольствие вперемешку с напряжением становится просто невыносимым.

А потом он нависает надо мной, закрывая свет.

Взгляд. Долгий? Короткий?

Я не знаю, я растворена в этих мгновениях и потеряла ориентацию во времени.

Почему говорят, что первый раз — это больно?..

Кажется, Даниэль переживает больше меня.

Это почему-то рассмешило, и я успокаивающе погладила руками каменно напряженные плечи, коснулась губами подбородка и обвила ногами его талию, прижимаясь плотнее.

Ну же, давай…

— А-ах!..

Самым сложным было открыть глаза.

Я лежала с зажмуренными и не знала, как у меня это получится. Потому что сейчас, когда всепоглощающее, невыносимое желание ушло, оставив после себя кисельные мышцы и сильную, но приятную слабость, ему на смену пришла иная гамма чувств. Совсем иная.

И если я открою глаза, то с этой гаммой чувств мне придется что-то делать.

И с Даниэлем Лагранжем в моей постели мне тоже придется что-то делать.

И нет, не то, что мы делали только что!

...интересно, а так бывает, чтобы сразу снова?..

Потому что тяжесть мужского тела на мне даже после была приятной, и легкие поцелуи, пока отвлекающие меня от какого-то колдовства были приятными, и внутри что-то слабо колыхнулось — так может ну его, все эти переживания и продолжим?

Нет, я решительно не понимала, как в таких условиях можно открывать глаза.

— Посмотри на меня, Лали.

От хрипловатого будоражащего шепота по позвоночнику пробежала дрожь. Да что ж такое, я думала, она после этого всего угомонится в конце-то концов и перестанет носиться туда-сюда!

 — Не трусь, ежик, я не кусаюсь, — сказал Даниэль и… и… укусил! Прямо за грудь!

Я возмущенно пискнула, вспомнила, что я голая, попыталась ухватить одеяло, но оно было насмерть придавлено тяжелой Лагранжевской тушей (и легким перышком моей!).

Боже, боже, как стыдно! Я сейчас провалюсь под землю и умру! Или умру — и провалюсь. В преисподнюю. Мне там самое место.

Вместо того, чтобы открыть глаза, я их закрыла еще и руками (и грудь, кстати, тоже закрыла, очень удобно).

Лагранж хмыкнул. И поцеловал живот над пупком. Потом пупок, потом ниже пупка… эй, куда?!