Дропкат реальности, или магия блефа - Надежда Мамаева Страница 65

– И?

– Я подумал, что так ты точно согласишься стать моей законной женой, на этот раз перед небом, раз окружающие уже прочно считают нас повенчанными…

– Подумал, говоришь? – Девушку ничуть не смутил вид новоявленного мужа в одних панталонах и перевязи на груди из бинтов. Она надвигалась на него грозовой тучей.

– Я, пожалуй, пойду. – Тихий, потерянный голос связующего узами двое молодоженов даже не заметили. Эрден лишь машинально кивнул, намечая план отступления.

Наконец, когда Васса прижала его к стенке в обоих смыслах этого слова, мужчине надоело чувствовать себя виноватым, и он завершил то, на чем, собственно, их и прервал служитель – доцеловал-таки свою жену. На собственном опыте Антер убедился в народной мудрости: «Если начинается семейная ссора – мужчина ничего не должен говорить, он должен сразу целовать». Молва была права – способ эффективный и приятный. Вот только дознаватель искренне надеялся, что продолжение сего выражения – «а женщина сразу плакать» – останется для его жены тайной. Женские слезы – то еще испытание, а если они будут в глазах любимой – Васса из него веревки станет вить.

Один поцелуй плавно перешел во второй, третий, четвертый… Молодожены увлеклись. Васса запустила руки под рубашку мужа. Ее пальцы пробежались по рельефу мышц живота мужчины, скользнули ему на спину. Девушка инстинктивно хотела быть как можно ближе, прижимаясь к любимому все сильнее.

Эрден, не прерывая поцелуя, одной рукой ловко расстегивал крючки на платье, лиф которого уже начал сползать вниз. Вторую руку он запустил в волосы девушки.

У Вассы вырвался непроизвольный стон, еще больше распаливший мужчину. Его рука, до этого занятая неравной борьбой с крючками, спустилась ниже. Подол юбки благодаря стараниям Эрдена начал задираться вверх, обнажая ногу девушки в тонком чулочке. Новая территория требовала немедленного освоения по мнению мужчины, и его рука скользнула на бедро любимой.

Никогда еще он не испытывал такого безумного желания. Даже не сиюминутного обладания, а практически осязаемой потребности просто быть рядом, целовать, вдыхать ее аромат. Ее аромат, сводивший с ума… Так пахнут подснежники, напитанные первыми весенними лучами. Так пахнет только что распустившаяся листва. Ее мягкие, нежные губы, манящие. Их поцелуями невозможно было напиться. И ее непроизвольные стоны, неопытные ласки. Он уже практически не отдавал себе отчета в том, что происходит.

Звон разбитой вазы, стоявшей на прикроватном столике, был подобен набату. Пылкие влюбленные сумели оторваться друг от друга. Встрепанные, тяжело дышащие, они напоминали бегунов, которые только что обогнали знаменитых карумских рысаков.

Когда к девушке вернулась способность логически мыслить, а декольте и юбки были водворены на положенные им места, первый вопрос, который она задала:

– Как?

– Не поверишь, я улетел. – Мужчина мечтательно улыбнулся, все еще находясь в плену недавних воспоминаний. А потом начал свой рассказ, обстоятельный и неторопливый.

После того как Вассария скрылась за дверью, и Эрден, раненый, остался один на один со стражей, несколько клинов он сопротивлялся. И быть бы ему убитым, не появись герр Асмундий. Распорядитель, в это время как раз собиравшийся дать деру из дворца – подальше от благодатей всерадетеля, проходя мимо, увидел часть картины, что открылась ему из дверного проема: варварски разоренный стол и разбитую бутыль дорогого вина. Эрдена же и двух стражников, теснивших дознавателя в угол, Асмундий не увидел. Его взору предстал лишь один блюститель порядка, как раз тот, которого Васса от души и поприветствовала бутылкой вина.

Рачительная натура распорядителя не могла вынести такого произвола, и герр с обличительной речью направился в комнату. Напоследок решив отчитать нерадивых стражей.

– Что, собственно, здесь… – договорить он не успел.

Звон разбитого стекла прервал его монолог. Это был Эрден, решивший, что здесь его всяко ждет смерть, а потому стоит попытать счастья в левитации. Слевитировал дознаватель аккурат на любимый рододендрон императрицы. В пору своего цветения куст радовал всех, его созерцающих, шапками нежно-лиловых цветов, почти скрывавших под собою листву. Ныне же ветви растения встретили летуна неприветливо, однако падение смягчили.

Дознавателю повезло во второй раз, когда спустя буквально пару мигов его обнаружили «серые мундиры», а могли бы и прислужники всерадетеля. Летуна споро доставили в покои и доложили о случившемся начальнику охраны, а тот, в свою очередь, и Ваурию.

Император сам лично захотел присутствовать на допросе найденыша, но докторусы поумерили его пыл. Потому как на вопрос: «Может ли он говорить?» отрицательно качали головами и высказывали сомнение, что пациент вообще будет жить. Тогда-то монарх, вспомнив о подвеске, что оставила ему лицедейка в качестве доказательства вины всерадетеля, решил испробовать сей артефакт на Эрдене.

Творение отца Леша не подвело и на этот раз. Раны на мужчине затянулись мгновенно. А вот разговор, что был после – на добрых две свечи. Ваурий хотел знать все и в подробностях: о покушениях на великого инквизитора, о некоторых особенностях монастырского быта и о магическом прожекте всерадетеля.

* * *

В то самое время, когда Вассу препроводили в камеру, Иласа уже допрашивал начальник службы охраны императора. Бертран был пойман зелеными мундирами и передан имперским стражам со словами: «Не допускать к нему слуг Хогановых». Замечание весьма ценное и своевременное, озвученное по просьбе самого заключенного. На протяжении всего допроса на лице блондина блуждала загадочная полуулыбка. Но все по порядку…

Бертран, оставшись в злополучной мраморной зале в засаде, чтобы отвлечь спешащее подкрепление, уже прощался с жизнью, когда на грани слышимости до его уха дошли звуки. Это по анфиладе шествовала делегация веремцев. В голове мужчины моментально созрел план, настолько наглый и бесшабашный, что мог и сработать.

Дождавшись, когда всерадетельские прихвостни подойдут поближе, он метнул в них кинжалы и ножи, что успел собрать с трупов. Сталь рассекла воздух. Отсветы огня на вращающихся лезвиях исполнили свой короткий танец протяженностью в миг полета. Стоны тех, кому посчастливилось принять на грудь смертельную дозу железа.

Как только Илас метнул в неприятелей оружие, он, наплевав на все и вся, ломанулся в тот самый тайный ход, через который Вассу сюда и протащили. Нападавшие не зевали: рой болтов устремился к мужчине, ища поживы, впиваясь между ребрами. Слуги хогановы ринулись за убегавшим с энтузиазмом гончих, почуявших кровавый след подстреленной дичи. Осталось только ее загнать.

Каково же было удивление веремцев, когда им в спины врезался блондин, из груди которого торчало несколько болтов. Наглец, не снижая скорости, протаранил первую линию, накрепко увязнув в центре процессии.

Илас пытался проскочить через всю делегацию, но, запнувшись, ухватился за плечи какого-то низкорослого веремца, шедшего аккурат в центре. Житель болот оказался на диво хлипким и, не устояв на ногах, начал заваливаться, уже увлекая за собой мужчину. Шапка с нечаянной иласовой жертвы при падении слетела, явив миру великолепие рыжих волос: длинные косы, словно кольца огневеющей змеи. Блондин попытался как можно скорее встать, уперев ладони в грудь лежащего под ним низкорослика. Его рука соскользнула: там, где должна была быть приличествующая мужчине плоскость, прощупывалась округлость явно девичья, пусть и стесненная бинтами. Илас вгляделся в лицо посла: зеленоватые глаза оттенка больной бирюзы, пухлые губы, высокие скулы. Веремка была дивно хороша. Вот только насладиться зрелищем ему не дали. Тут же с двух сторон подхватили под локти, приводя в вертикальное положение.