Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин Страница 65

Я должен был съездить в Будву, к одному крестьянину, Вуку Марковичу, заболевшему какой-то болезнию и пообещавшему церкви в случае исцеления золотой крест. Однако ж, явившись, я обнаружил внезапно, что Маркович отказался от своих слов.

– Не Господь меня исцелил, но человек, – сказал он, – и я подарил сей крест человеку; ежели он решит отдать крест в Дольние Брчели, то это теперь его решение, а не мое.

Я стал расспрашивать, что за человек. Выяснилось, что зимою к Марковичу нанялся на работы один чужак. Когда хозяин заболел, чужак предложил свою помощь, сказав, что он научился у венецианцев делать вытяжку из змеиного яда и знает различные целебные травы и коренья. Я попросил показать мне знахаря. Меня проводили в дальнюю избу. Предо мною сидел человек лет тридцати пяти с продолговатым и белым, как будто бы немецким лицом со следами оспы, без бороды, с маленькими, впавшими глазами серого цвета и с длинным носом.

– Здраво, юноша, – сказал он тонким, женским голосом. – Что тебе нужно?

– Здраво, – отвечал я. – Я вратарь ^[250] из Антивари. Крест, который дал тебе Вук Маркович, был обещан нашей церкви.

– Так как я не питаю никакой склонности к наживе, – пожал плечами он, – то и крест сей мне посебно не потребен. С другой стороны, не будет ли оскорблением Вуку Марковичу, что я передал его дар черногорской церкви…

Я был совсем еще юн, и сказал, что сам никак не могу рассудить, что же делать.

– Поступим так, – сказал батрак, – я отдам тебе крест, но такоже ты исполнишь мою просьбу и передашь архимандриту Феодосию некое письмо…

Я согласился. Прошло более года, и я уже забыл об этом случае, как вдруг однажды, поздней осенью, мне сказали, что собирается скупщина (так по-нашему, госпожа моя Дарья Григорьевна, в Сербии и Черногории называется народное вече или, по-английски, парламент). Я явился, с архимандритом Феодосием и иеромонахом Иосифом Вукичевичем. Как вдруг ряды собравшихся расступились, и к народу вышел тот самый знахарь, которого я видел в Будве.

– Вот он! – закричал кто-то. – Вот Петр Третий, истинный император всея России, Сербии и Черногории!

Всё зашумело.

– Истинно так, – шагнул навстречу скупщикам архимандрит. – Подтверждаю на Святом Писании: сей человек – чудесным образом спасшийся православный царь Петр. Я видел его в Петербурге.

– Я подтверждаю слова почтенного архимандрита Феодосия, – кивнул Иосиф Вукичевич. – Я тоже присутствовал при той встрече…

Вынесли портрет русского царя, хранившийся в Подостроге; лица были и в самом деле схожи. Подбежали несколько скупщиков, пали на колена и преподнесли знахарю грамотку, с просьбою принять владычество над Черногорией.

– Нет! – сказал претендент на трон, выставив на всеобщее обозрение свой длинный нос. – Не для того спасал меня бог от моей неверной жены Екатерины и ее жестокого любовника Орлова, чтобы я снова питался горечью народной… Я не питаю никакой склонности к наживе и не желаю принимать владычество над вашею православной страной…

– Отчего же, отчего же? – заплакали скупщики. – Смилуйся над нами, православный царь, ибо нет у нас другого пути ко спасению… С одной стороны жестокие турки, с другой – лукавые венецианцы, захватившие обманом все побережье…

– А все оттого, – тонким голосом отвечал воскресший из мертвых, – что ваша черногорская страна не имеет единства между собою… Оттого, что живете вы, подобно диким зверям, забыв о любви и братстве христианском. Одна задруга веками враждует с другою, вместо того чтобы служить Господу нашему Иисусу Христу. Всюду грабеж и разбой, суета и падение нравов… Поклянитесь же мне всеми святыми, что вы прекратите враждовать и тогда я подумаю и, может быть, приму ваше предложение…

Я усмехнулся. Хоть я был и юноша, но все-таки имел некоторое образование и не мог не догадаться, что разыгрывается спектакль.

– Обещаем! – стали клясться парламентарии. – Более мы не будем промышлять вендеттою, но будем хранить Черногорию в единстве и справедливости…

– Тогда я принимаю предложение и буду вашим императором с сегодняшнего дня и до пропасти!

Пропасть по-сербски и по-черногорски означает смерть, госпожа моя Дарья Григорьевна.