Хроники Порубежья - Юрий Рудис Страница 65

— И она, — твердо сказала молодуха. — А что плачет, то сам разумей. Я-то баба, а она-то девка. Ты б на её месте тоже плакал.

Воины разом грохнули от смеха.

Воробей почесал в затылке, и усмехнулся. — Ладно, будь по-твоему. Тряпки эти брось. С покойников возьми одежду подходящую и товарку свою приодень.

— Благодарствую, воевода, — поклонилась молодуха. — Я Пенка, а её Гориславой кличут.

— Запомню, — пообещал Воробей.

— А с нами что? — спросил Иван.

— А я откуда знаю? — вопросом на вопрос ответил Воробей. — Ну, кто вы? Куда вы?

Между тем, пока шла эта беседа, из лесу выезжали повозки и выходили люди. Вид у них был не такой воинственный, как у тех, что стояли на поляне. И хотя многие из них были обвешаны оружием с головы до пят, сразу было видно, что воинская потеха не является их привычным ремеслом. А того больше было народу прямо штатского, что называется гражданского населения, баб, детей и стариков. Вели они себя на удивление тихо, двигаясь словно тени, и лишь негромкий говор свидетельствовал, что это всё-таки живые люди из плоти и крови. Пока одни раскладывали костры, другие стаскивали тела убитых кочевников и сваливали их в болото. Так что очень скоро ничего, кроме луж подсыхающей крови, не говорило о произошедшей здесь бойне.

— А вон и Дашка с Веркой, — вдруг промолвил натуральный кузнец, словно бы даже осуждающим тоном, в котором, однако, вдумчивый слушатель легко бы различил радость, жизнь налаживалась.

Та же радость отразилась и на лицах девушек, но улыбки их потухли, когда, подбежав, они увидели труп Нечая. Удивительно было то, что ничего они при этом не сказали и, вообще, в разговор не вмешивались. Зная их характер, в это трудно было поверить, но факт есть факт. Вывод напрашивался сам собой, дисциплину в своём воинстве Воробей поддерживал железной рукой.

— Кто мы? — переспросил Иван и задумался, так как сам не очень представлял, кто же они тут такие будут. — Ну, свои, словяне. Правда, Митька?

— Ага.

— Идете откуда?

— Э? — Иван толкнул Саню, стоящего с полуоткрытым ртом и наблюдающего всю картину с видом постороннего наблюдателя, локтем в бок.

— Что? — поглощенный созерцанием, тот пропустил вопрос мимо ушей.

— Идем откуда, спрашивают.

— Мы идем из Херсонеса Таврического, — не долго думая, брякнул Саня. Потом, видимо, решив, что сказанного будет недостаточно, добавил. — В полон нас угнали, эти, как их, злые татарове.

— Всех троих, что ли? — недоверчиво спросил рыжебородый. — И этого тоже? — он указал на Ивана.

— Что-то не похоже. Такой сам кого хочет угонит, — додал какой-то боец из новоприбывших, и важно поправил сползший на самую переносицу войлочный колпак.

— И что это за злые татарове такие? Я про таких и не слыхивал.

— Хорошо устроились, — позавидовал Иван. — Это ничего, это вы еще услышите. То-то удивитесь.

— Слушай, командир, — начал закипать Митька. — Ты глаза разуй-то. Чего б мы в трясине мокли, кабы не свои?

— Так свои, говоришь, — Воробей с большим сомнением оглядел облепленного с ног до головы болотной грязью собеседника. Ивану даже показалось, что воеводе просто не хочется, чтоб такой непрезентабельный персонаж оказался своим.

— Вот тебе крест святой, свои. — Митька достал из-под ворота рубахи крестик на серебряной цепочке и приложился к нему губами.

Правая бровь воеводы поползла вверх. — Э, ребята, да вы никак греческой веры. А может — готфы? Ну, тогда вам не повезло.

— То есть, как это не повезло? — злобно сверкнул Митька глазами.

— То есть, так, что совсем не повезло, — с удовольствием пояснил Воробей. — Так не повезло, что дальше некуда.

Допрос явно принял нежелательное направление и натуральный кузнец понял, что если сейчас это дело не переломить, то всё может кончиться очень печально. Он оттолкнул Митьку, боясь, что тот сморозит что-нибудь ещё и, сорвав ушанку с голову, ударил ею оземь. — А коли готфы, то вели казнить нас, да и всё. Только допрежь вели слово молвить.

— О как запел. Чисто — Боян, — Воробей по-приятельски подмигнул Ивану. — Ну, велю. Давай, открой уста сахарные, молви слово медвяное.

— Ты же сам видишь, воевода, что никакие мы не готфы. Мы этих готфов и в глаза не видывали и слыхом не слыхивали. А что греческой веры, то не твоя печаль, а наша. По делам судите их.

— По делам судите их, — с удовольствием повторил Воробей. — Крепко сказано. И какие ваши дела?

— А такие, что если тебе воины нужны, то вот они, мы. Бери, пригодимся.

— Да я вообще старый опытный партизан, — воодушевился Митька. Саня покрутил пальцем у виска.

— Да мы ж тебе говорили, кто они, — по-свойски сказала Вера, выступая из-за спины Воробья.

— Молчи, девка. Пусть сами скажут.

— Так вроде всё уж сказали, — почесал Иван небритый подбородок. — Идем из Херсонеса Таврического в Речицу. Роду-племени не помним, потому как пребывали в плену с младых ногтей и всё для нас тут в новинку.

— Из Херсонеса Таврического, милый ты мой, сейчас даже птица сюда не пролетит, мог бы и поскладней соврать. А что в Речицу идёте, в это верю. И мы туда идём. Ещё есть чего сказать?

— Сам я — кузнец.

— Кузнецы нам нужны.

— Вот этот чернявый, — указал Ясь на Митьку, стоящего, обняв потерянную и вновь обретенную Дашу, — буджака на болоте зарезал.

— Молодец, чего уж там, — кивнул Воробей и спросил у Сани. — Ну, а ты, малый, чем славен?

Саня замялся с ответом и за него ответил Иван. — А он с нами.

— Тоже дело, — поразмыслив, рассудил Воробей. — Барышням своим в ножки поклонитесь, что на нас наткнулись да сюда привели, не то гнить бы вам в хлябях зыбучих.

— Без проблем, — пообещал Иван, кланяясь девушкам.

Вдруг решительно расталкивая стоящих людей, в круг пробился босой мужик в длинной синей рубахе и драных портах. Поклонившись Воробью, он сказал, показывая на Ермощенко со товарищи. — Меня Векшей зовут, из рода Дреговичей. Я этих людей знаю. Они нас на Малашской дороге от буджаков отбили. В честном бою.

Ответом ему был одобрительный шепоток, пронесшийся по рядам собравшихся. Ободрённый им, мужик уставил указующий перст на натурального кузнеца. — А этот, здоровый, вож ихний, видать, так-то красно говорил, так-то душевно. — Мол, режьте их всех в корень, чтоб и на развод не осталось. Режьте, говорил, жгите, душите, а бог простит. Кто с мечом придёт, тот, мол, от меча и погибнет.

— Охти мне, темнота наша, — огорчённо сказал Воробей. — А сам ты догадаться, конечно, не сумел. Что б не пришлось первым встречным бродягам, неведомого рода-племени, греческой веры к тому же, тебя от буджаков отбивать на Малашской дороге?