Перстень царя Соломона - Валерий Елманов Страница 65

Наверное, я рассуждаю цинично. Не буду спорить. Но тут уж ничего не поделаешь – грубый век, дикие нравы, волчьи законы. Налагает, знаете ли. К тому же я искренне пытался спасти его брата, да и самого Третьяка, если уж на то пошло. Правда-правда. И пес с ними, с пятьюстами рублями, равно как и с процентами. Отдал бы с легким сердцем из причитающейся мне доли и глазом не моргнул.

Но на мой очередной пророческий прогноз, что, если дьяк не уймется, а продолжит перечить, царь непременно повелит отправить на Пыточный двор, а потом на плаху одного из младших братьев, Иван Михайлович отреагировал очень нервно и весьма бурно. Когда в ответ начинают стучать кулаком по столу, расплескивая вино из кубков и заставляя подпрыгивать фрукты в блюдах, лучше не продолжать. Схлопотать от своего будущего свата кулаком по уху – перспектива не из приятных.

Однако когда я прощался с Ицхаком, то в благодарность за радостную весть про Долгорукого, проживающего в Москве и имеющего дочь Машу, обнадежил купца тем, что видение два дня назад повторилось. Было оно еще страшнее, ибо мне пришлось наблюдать все подробности казни того же казначея, которого попеременно обливали то кипятком, то ледяной водой. Мой рассказ слегка вдохновил унылого купца, обнадежив его, что перспективы нашего с ним сотрудничества вполне могут оказаться не такими уж убыточными.

Но я отвлекся.

После полученного известия о том, кто является отцом моей Машеньки и где они проживают, редкий день проходил без того, чтобы я не напомнил Висковатому об обещании выступить в роли свата. Терзал я его таким образом полторы недели, но своего добился – Иван Михайлович дал слово, что ровно через седмицу, то есть в ближайшую неделю, он отправится туда в гости. Вместе со мной, разумеется.

Да и то сказать – давно пора. Сроки-то поджимали. На дворе давно стояла середина июня, и сколько у меня оставалось в запасе времени, я понятия не имел, надеясь только на то, что пока прибывший накануне, то есть десятого числа, в субботу, датский принц Магнус из Москвы не уедет, никаких резких изменений в судьбе моего свата не приключится.

Ох, как же долго тянулись эти нескончаемые шесть дней, которые оставались до долгожданной встречи. От восхода до полудня, казалось, проходила целая вечность, а от полудня до заката – целых две.

Особенно тоскливы были часы послеобеденной фиесты. Растомленный сытной трапезой народ шел почивать, а мне, которому кусок не лез в горло, оставалось лишь завидовать спящим и тупо смотреть в слюдяное оконце, уныло восседая на лавке.

Ночью сон тоже обходил меня стороной. А тут еще, как назло, хозяин дома совсем забыл об учителе своего сына, перестав зазывать по вечерам в свою светелку. С одной стороны, даже хорошо – никто не отвлекает от предвкушения долгожданной встречи, но с другой – плохо, потому что никто не отвлекает и не помогает скоротать мучительно тянущиеся для меня вечерние часы. Словом, как ни крути, но у каждой медали имеется своя оборотная сторона, как мудро заметил один зять, которому пришлось раскошеливаться на похороны тещи.

С четверга время пошло быстрее, поскольку я спохватился, что у меня нет парадно-выходного костюма и вообще ничего сменного, кроме штанов от камуфляжа, которые были бесполезны и бережно хранились мною исключительно как память о двадцать первом столетии. Тот наряд, в котором я занимал деньги, был еще ничего, но, во-первых, все-таки поношенный, а во-вторых, многочисленные трапезы не прошли даром. Увы, но некоторые пятна застирать портомоям не удалось, а химчистки, увы, не имелось.

Ицхак, к которому я примчался с требованием срочно меня приодеть, выглядел, как ни удивительно, еще более печальным, чем в нашу предыдущую встречу, хотя свежие новости, казалось бы, наоборот, должны были его развеселить, поскольку он через знакомых купцов узнал, что согласно царскому повелению дьяк приказа Большого прихода Иван Булгаков-Коренев препровожден на Пыточный двор. Что да как – тишина, но Ицхак совершенно справедливо полагал, что две тысячи рублей и еще пятьсот сверху отдавать этому финансисту ему уже не придется.

– Итого чистого дохода уже четыре тысячи рублей, из коих тебе причитается восемьсот,- деловито подбил он текущий баланс. И ни тени улыбки на лице – даже странно.

Я прикинул в уме. Выходило, что помимо Булгакова-Коренева загребли еще кого-то, а скорее всего – нескольких. Хотел было спросить, кого именно, но не стал. Какая, в конце концов, разница. Главное, что летописи не лгали и знаменитые покаянные синодики Ивана Грозного тоже.

К тому же у меня имелись дела поважнее, и я попросил немедленно выдать мне на новый наряд двести рублей в счет моих будущих доходов. Ицхак поначалу заартачился, пытаясь остудить мой пыл тем, что большинство заимодавцев, включая самого главного – Фуникова-Карцева,- еще на свободе, и получится, что если я сейчас растрачу весь свой относительный доход, то покрывать возможные издержки придется ему одному, а это несправедливо.

– Издержек не будет,- твердо сказал я, размышляя, не рассказать ли ему для вдохновения о своем видении, которое якобы посетило меня в третий раз – авось подобреет.

Потом решил – не стоит. Это в пословице кашу нельзя испортить маслом, а в жизни иначе. Если кто не верит, то пусть бухнет пару ложек каши в большую миску с маслом и попробует съесть. То-то.

Пришлось прибегнуть к безотказному варианту и предложить дать мне эти двести рублей взаимообразно, то есть в долг, в счет будущих доходов. На это Ицхак согласился, но заявил, что якобы еще его покойный отец завещал ему никогда и никого не ссужать деньгами просто так, а исключительно в рост, и он, как почтительный сын, не может пойти против последней воли своего отца, к тому же…

Дальше я слушать не стал, поставив вопрос ребром:

– Сколько?

– Хотя бы столько, сколько мы обещали казначею,- скромно ответил Ицхак.

Я присвистнул. Вот морда. Обирать своего компаньона со сверхъестественным даром провидеть будущее, который и подсказал ему всю идею от начала до конца, а кроме того, назвал нужные фамилии, да еще обирать таким нахальным образом – верх наглости. Все равно что писать доносы в небесную канцелярию на своего ангела-хранителя пером, вырванным из его же крыла.

Нет, я не скупердяй. В иное время я отдал бы все, что он просил,- подумаешь, несколько десятков рублей. Мелочь, пустяк, поскольку в моей голове до сих пор не укладывалось, что нынешние рубли – это не те бумажные фантики России конца двадцатого века, и не полновесные червонцы брежневских времен. Да что там – их покупательную способность нельзя даже сравнить с золотыми, отчеканенными в эпоху императора Николая II, как нельзя сравнить огромного волкодава с какой-нибудь карликовой болонкой. Я же говорил – червонец, и деревня твоя. Но умом я понимал, а сердцем – не очень, так что деревень, уплывающих из моего кармана в купеческий, я перед собой не видел.

Но тут вопрос был в другом. Мне было весело. Мою душу распирала радость от предстоящей встречи, предвкушение той минуты, когда я увижу самую красивую девушку на планете, а потому я очень хотел, чтобы все мое окружение хоть чуточку радовалось вместе со мной, и неважно чему именно.