Монета желания - Денис Чекалов Страница 65

Они лежали, прислонившись друг к другу, маленькие жалкие тельца, которые, казалось, уже покинула жизнь. Несчастные были в сознании, мучились от боли, и вдруг, потрясенная до самых основ своего существа, она увидела, как по мягкой шерстке на длинных мордочках скатываются слезы, теряясь в меховых жабо на тонких шейках. Не красные, как у взрослых, а бледно-розовые глаза были открыты, с мольбой обводя лица собравшихся. Не в силах уже говорить, пожаловаться на боль и страх, они только жалобно, тонко и слабо стонали.

Аграфена бросилась вперед, она видела перед собой не детенышей лесных тварей, — хоть и им бы помогла при возможности, — а детей разумных существ, с такими же, как у людей, чувствами, так же страдающими при бедах, которые происходят с их малышами, убиваемыми горем от их потери, ибо для родителей, каким бы богам они не поклонялись, не может быть ничего более страшного.

Сдернув со спины старшего узел с ее сундучком, который тот, забыв от потрясения сбросить, принес с собой к собравшимся, она открыла крышку, одновременно задавая вопросы том, давно ли дети съели отраву, что это могло быть, — просто ядовитые лакомства, или такие, на которые еще и порча наведена. Выслушав сбивчивые ответы, поняла, что корочуны и сами не знают, что изготовил водяной, потому решила одновременно и от отравы, и от ведовских чар лечить.

Корочуны понимали, что сами не в силах помочь детям, — собрались вокруг, только ожидая их смерти, чтобы не пришла она к одиноким. Аграфена же являлась последней вероятно, лишь призрачной надеждой, однако никакого вреда от ее действий уже не может быть, а детям, возможно, будет легче терпеть и умирать, надеясь на выздоровление. Потому лесные жители предоставили ей полную свободу действий.

Велев развести огонь и согреть воды, она растворила порошок, затем положила невесомое тельце на изгиб локтя, другой рукой по капле вливая в рот снадобье. Сказала, чтобы кто-нибудь делал это же с другим ребенком. Через некоторое время малыш содрогнулся, Аграфена быстро наклонила ему головку, и из открытого рта изверглась черная пузырящаяся жидкость.

По виду ее женщина поняла, что помочь может трава царь-архангел, которую рвала она, как сказано в Лечебнике, на Иванов день через золотую гривну. Тот, кто носит ее или пьет, не боится дьявольских чар, а всякая порча выходит из человека вон. Правда, сомневалась, распространяется ли действие на корочунов, но раздумывать было некогда, да и бесполезно, — другими средствами она не располагала.

Аграфена развязала мешочек с нужной травой, вскипятила на огне в медной кастрюльке, — видно, украли у кого-то, подумала мимоходом как о чем-то мелочном, — и вновь по каплям стала поить детей. Неожиданно с ними случились такие страшные судороги, что она испугалась, предполагая их смерть в следующее мгновение.

Вокруг слышался горестный вой, но она даже не подумала о себе, которую могли ведь и обвинить в гибели малышей. Глаза застилали слезы при виде ускользающей из рук их жизни, но они содрогнулись в последний раз и из широко раскрытых в тонком вое ротиков вылетели две огромные черные пиявки, ударились оземь и сразу же исчезли.

Корочунята затихли, перестали стонать. Аграфена быстро обтерла их тельца мягкими тряпочками, смоченными в том же отваре, а затем сожгла ветошки на костре. Розовые глазки закрылись, и они еще теснее прижались друг к другу. Аграфена, приметив в раскрытой норе заячьи шкурки, тепло укрыла их, и они сразу же спокойно уснули.

Раздался вздох облегчения, мохнатые морды повернулись к ней, уставив красные глаза, старший же, подойдя к ней ближе, сказал:

— Видно, судьба такая, что ты да муж твой нам добро несете, двое людей за столетия нашего существования.

Корочуны согласно закивали головами. Отовсюду раздавались слова благодарности. Аграфена тоже была счастлива, но устала до такой степени, что была готова упасть на снег и там уснуть. Как оказалось, едва они пришли, старший велел нескольким сородичам из бревен, веток, мха и листьев соорудить быстро маленькую хижину, положить в ней бревна, скрепленные длинными плетущимися стеблями, хоть и сухими, но сохраняющими свою упругость, покрыть сооружение шкурами и развести в хижине огонь. Аграфена едва добралась до этого ложа, зарылась в теплый мех и уснула, как в омут провалилась, спокойно, без сновидений, набирая силы.

Опасение, что крымские татары могут напасть на русское посольство, заставили идти к Черному морю кружным путем. Люди, истомленные длительным и тяжелым походом, вздохнули с облегчением, когда оказались на палубе заранее подготовленных и ждущих их кораблей.

Подплывая к Кафе, русские уже издалека услышали грохот пушек, резкие звуки, извлекаемые из накр, ударного музыкального инструмента, и мелодию, которую вели зурны, покорные напору воздуха, выталкиваемого раздутыми щеками умелых музыкантов.

Весть о посольстве великого государя опережала морской караван, и управляющие значительными городами мурзы, санчаки — крупные военачальники, старались залучить гостей к себе, не только желая разузнать что-то о намерениях Государя Ивана, но и надеясь на доброе слово, что может быть невзначай обронено перед султаном. Ибо он, как известно, еще к первому русскому посольству отнесся благосклоннее, чем к иным.

Касим-бег, сосредоточивший в своих руках гражданскую и военную власть в Кафе, направил навстречу шесть катарг, гребцы которых стремительно гнали их по спокойному, поразительной синевы морю.

В первой катарге, самой большой, с возвышенной впереди палубой, покрытой коврами, стояли, выпрямившись, три человека в одинаковых белых чалмах и переливающихся разноцветьем под ослепительным солнцем длинных парчовых кафтанах. На туго, в несколько рядов затянутых кушаках висели кривые сабли в драгоценном уборе, широкие зеленые шаровары заправлены в красные мягкие сапоги.

Как потом узнали посольские, это были главный сборщик налогов для султана, янычарский ага, железной рукой управлявший войском этого вида, и ближайший советник Касим-бега, немолодой турок с пронзительным взглядом из-под удивительно длинных, завивающихся кольцами бровей.

На втором судне почетным эскортом выстроились янычары, в одинаковом снаряжении, одного роста, с почти неотличимыми лицами, на которых застыло суровое, целеустремленное выражение, как будто сию секунду им предстояло вступить в бой. В третьей лодке собрались музыканты с накрами и зурнами, оглашающими воздух непривычной для русского музыкой. За нею следовали катарги без пассажиров, предназначенные для перевозки гостей в город.

Как только нога советника коснулась палубы, Федор ступил навстречу, склоняясь в поклоне. Его примеру последовали турки и посольские, музыка смолкла. Старик, назвавшийся Айдаром, представил своих спутников — приземистого, основательного сборщика налогов Синана и мощного, сумрачного янычарского агу Бурханетдина.

Федору передали уже ожидаемое им приглашение Касим-бега остановиться на несколько дней в Кафе, на подготовленном к их приезду подворье. Адашев удивлялся, что среди встречающих не было толмача, однако услышав речь Айдара, понял, что тот в нем не нуждается. Пока пересаживались в лодки, чтобы ехать на берег, он осторожно поинтересовался источником знаний, но, встретив слегка смущенный взгляд из-под кудрявых бровей, уже знал ответ.