Похищение Афины - Карин Эссекс Страница 65

В толпе послышались смешки. В основном они исходили от людей постарше, тех, кто хорошо помнил всю эту историю. Один из мужчин громко спросил:

— Родного брата? А может, ты прилагала старания удержать его задницу в своей кровати?

— Да как ты осмеливаешься чернить имя моего брата? Того, который доставил в Афины кости Тесея с острова Скирос! Он был героем, каких сегодняшние Афины не знают!

— В постели он тоже неплохо геройствовал, а, Эльпиника? — выкрикнул кто-то еще.

Раздался громкий хохот, от которого она пришла в еще большее неистовство. Я обратила внимание, что Перикл не присоединился к этим грубым шуткам. Но Эльпиника тем не менее направила свой гнев против него.

— Я, может, и стара, Перикл, но не надо меня недооценивать. И я, во всяком случае, слышу то, о чем говорят люди. А потому знаю, что девка, которую ты подобрал, частенько позировала Фидию, когда он лепил лицо статуи Афины, что сегодня стоит на Акрополе. Мне об этом рассказали ученики Полигнота, они, представь, как и их учитель, любят побеседовать со мной. Так что приглядись повнимательней к статуе, за которую ты заплатил из наших денег.

Он взглянул на меня, ожидая, что я заговорю, но что я могла сказать в свою защиту? А толпа вокруг зашумела, загудела, подобно рою кружащих над ульем пчел. Я не могла ни шелохнуться, ни заговорить. Видя, что ситуация переменилась в ее пользу, Эльпиника приблизилась к Периклу и прошипела ему прямо в лицо:

— Ты думал, я когда-нибудь забуду оскорбления, которые ты нанес моему брату и мне? Нет. И я еще не поквиталась с тобой ни в малейшей степени. Моя вражда умрет только вместе с одним из нас.

Она обернулась к толпе.

— Фидий не только лепил лик нашей великой богини с этой девки, что безбожно и нечестиво, он к тому же — ради шутки, шутки над вами, афиняне, над теми, кто сделал его богатым и знаменитым! — изобразил свое лицо и лицо своего друга Перикла на щите богини!

Люди стояли, пораженные ее словами как громом. Никто не находил слов от изумления, затем чей-то голос воскликнул:

— Кощунство!

— Ответь на эти ужасные обвинения, Перикл! — выкрикнул другой.

Перикл, взяв меня за руку, произнес:

— То, что ты тут мелешь, Эльпиника, всего лишь пустая старушечья болтовня! Мы оба даже не считаем нужным отвечать на эти оскорбления.

Он повернулся спиной к собравшимся, и мы стали пробираться сквозь толпу. Но Эльпиника продолжала кричать. Теперь она обращалась к своим возмущенным слушателям.

— Попытайтесь войти в храм, чтоб убедиться в моей правоте. Ручаюсь, вас туда даже не впустят.

Солнце уже стояло высоко в небе, жара начала донимать всех, но я дрожала, как в лихорадке, когда мы уходили прочь от Эльпиники и ее криков.

— Можно немного отдохнуть в тени, пока не начались священнодействия, — предложил Перикл.

Мне пришло в голову, что сказанное Эльпиникой он считает столь неправдоподобным, что даже не собирается спрашивать у меня, правда ли это. Я мечтала испытать облегчение, хотела поверить, что в последний раз слышала об этой истории. Действительного сходства между мной и лицом статуи практически не было, и отрицать возводимые обвинения было довольно просто. Но я не хотела ничего скрывать от Перикла. Если этот разговор возникнет вновь, я скажу ему, что всего лишь оказала любезность Фидию, потому что он счел мои черты сильными и выразительными, но что мы никогда не намеревались наделить лицо богини — покровительницы Афин — чертами ненавистной афинянам Аспасии.

Я согласилась немного отдохнуть в тени, но на самом деле мечтала укрыться в доме и спрятаться от всех, хоть и праздничный это был день. Я знала, что сейчас такой отдых для меня невозможен. Перикл, видно, почувствовал, насколько мне тяжело, потому что заговорил так, будто прочел мои мысли.

— Лучшее, что можно сделать, — это не придавать значения происшедшему и провести нынешний день так, как мы намеревались. Слова этой женщины развеются дымом, она ненавидит меня с тех самых пор, как я отказался иметь дело с ее дряхлыми прелестями.

Если он окажется прав и обвинения, возведенные Эльпиникой, действительно развеются как дым и я никогда их больше не услышу, то я сохраню происшествие в тайне от Перикла. Если же этого не случится, я вынуждена буду признаться.

— Не думаю, что кто-либо из женщин, независимо от возраста, оказавшись отвергнутой, не почувствует обиды, — предложила я самое простое объяснение выходке Эльпиники, косвенно отрицая ее обвинения.

— Именно по этой причине право избирать возлюбленную, как и многие другие права, надлежит оставить мужчинам.

Как и любой из тех, кто наблюдал за священнодействиями Диотимы, главной жрицы города, я чувствовала страх перед ее властью. К числу ее обязанностей принадлежало толкование различных предзнаменований, и не так давно, несколько месяцев назад, Диотима предрекла, что в Афинах разразится эпидемия чумы. Объявляя, что страшная болезнь уже на пути к городу, она сказала, что слышит, как скачет по равнинам Аттики ужасный всадник, сея вокруг себя смерть, как приближаются звуки барабанного боя, сопровождающего его. Это пророчество наделало много страхов. Люди запирали свои дома и разъезжались из Афин. Некоторых охватил такой ужас, что они предпочли броситься с обрыва и разбиться, чем пасть жертвой чумы. Беременные старались выкинуть плод, мужчины готовы были собственноручно лишить жизни своих детей, только бы не наблюдать в бессилии, как убивает тех страшная болезнь. Желая прекратить этот массовый психоз, Диотима пообещала принести во время празднования в жертву овна и таким образом отсрочить приход чумы на десять лет. По истечении же этого срока она еще раз попытается узнать волю богов.

Я не собиралась посещать эти священнодействия. Солнце уже садилось, и мне хотелось только одного — скрыться от людских глаз и отправиться домой присмотреть за приготовлениями к предстоящему нынешним вечером пиру. Но распорядок празднеств предусматривал еще жертвоприношение Пандросос, служительнице Афины, наиболее послушной ей, а оттого и самой любимой. Я попросила Перикла позволить мне присутствовать на них, только не рассказала, почему это для меня так важно. Когда же жертвенная кровь пролилась на алтарь, я мысленно вознесла молитву о том, чтобы нависшее надо мной несчастье было задержано так же, как чума, угрожающая Афинам, а если возможно, и вообще исчезло.

В течение всех пяти дней праздника сотни волов бывали принесены в жертву богине на ее алтарях на Акрополе, но жертвоприношение в честь Пандросос считалось особо важным.

История Пандросос излагалась во многих версиях, но каждая их них имела одно общее место — Гефест, хромоногий бог-кузнец, воспылал страстью к Афине, прекрасной девственной богине. Когда он сумел выковать для нее удивительной красоты щит и нагрудник, Гефест решил, что теперь богиня согласится одарить его ласками. Но любовные утехи были отвратительны Афине, и когда он приблизился к ней, богиня оттолкнула его с такой силой, что семя возбужденного Гефеста изверглось на ее обнаженную ногу. Пораженная происшедшим, она мгновенно смахнула его на землю, из которой тут же выполз Эрехтей — полумальчик-полузмей, первый афинянин. Афина подняла его и, положив в прекрасный ларец, отдала трем дочерям Кекропа, наказав девушкам беречь его, но никогда не заглядывать внутрь. Пандросос послушалась приказания богини, но ни Герса, ни Аглая не смогли устоять перед искушением. Когда они открыли ларец, вид мальчика-змея так ужаснул их, что обе бросились с вершины Акрополя вниз.