Полуденные врата - Майкл Роэн Страница 65

Он потянулся, вертя в пальцах маленький стержень, и вдруг в его руках оказался посох футов двенадцати в длину, а то и больше. На концах посоха блестели круглые золотые набалдашники. Шимп повертел посох в руке, и он зажужжал, а потом неожиданно устремился на подбиравшегося к нам воина, и тот словно взорвался от удара. Шимп шагнул вперед, выйдя из круга собравшейся возле нас команды, какой-то бандит напал на него, схватился за конец вращающегося посоха и тут же отлетел. Шимп закинул руку за голову, золотой набалдашник запутался в ветвях старого развесистого дерева на опушке леса и оборвал одну ветку. Оборвал не случайно. Шимп взял её за середину, прикоснулся к ней губами и с поразительной силой швырнул прямо в Рангду. Ветка полетела, как пущенное копье, но, описав дугу, с шумом упала на груду камней у ног Рангды. Разочарованный, я растерялся, но Шимп снова медленно взмахнул посохом и ударил по каменным плитам перед собой.

Сначала мне показалось, что он вызвал к жизни змей, червей или ещё каких-то подобных тварей. Извиваясь, они вдруг стали стремительно подниматься из всех трещин, из каждого углубления между стертыми камнями. Но уже через секунду я понял, что это ростки и побеги с невероятной скоростью буквально вырываются из-под земли вдоль линии, напрямую ведущей от Шимпа к Рангде, от нас к тому месту, где упала ветка. А сама ветка вдруг с такой бурной силой стала расти, что, пустив корни, взметнулась в воздух, и на ней, словно на пружинах, появлялись ветви, веточки и усики. Прямо перед Рангдой ветка выросла в большое дерево, и тут же его ветви крепко обвились вокруг ведьмы, листва становилась все гуще, а Рангда визжала, пытаясь вырваться из цепких объятий.

– Пора! – закричал Шимп и посохом расчистил нам путь.

Готовый к кровавой битве, я бросился вперед, за мной по пятам бежали Батанг Сен, Те Киоре и все остальные, тесня в сторону вяло сопротивлявшихся врагов, сомкнувшихся вокруг своей связанной по рукам и ногам повелительницы. Но когда я приблизился к ней, то увидел, как приоткрылись звериные челюсти и высунулся язык, и в ту же минуту на меня пахнуло ужасающим холодом, таким убийственным, что я едва успел прикрыть руками глаза. Дыхание мгновенно замерзало и на моей верхней губе превращалось в лед. Потом я перестал ощущать холод, поднял глаза и увидел, как серебристые ногти Рангды сдирают обвившуюся вокруг неё листву, ставшую серой и ломкой, как стекло, и позвякивающую льдинками. Она заморозила листья своим дыханием.

Одна рука освободилась, в ней Рангда держала длинный белый шарф, который носила на шее. Мне показалось, что он наплывает на меня, словно дым, подгоняемый ветром, я заметил на нём какие-то странные знаки – белые на белом. А когда шарф полностью развернулся, он щелкнул, как щелкает хлыст, и от этого щелчка, казалось, содрогнулся весь мир.

И тут сошёл с ума мой меч, прямо у меня в руке он задергался, завертелся, словно живое существо, стараясь высвободиться. Я поспешно подпрыгнул, когда он чуть не рассек мне голень. Ошеломлённый, я пытался справиться с ним и краем глаза увидел, что то же происходит с остальными. Сейчас для меня существовало только одно – эта угроза, поблескивающая на расстоянии вытянутой руки, стремящаяся выйти из повиновения; мне казалось, что я держу за горло кобру, разозлившуюся кобру, однако глаза говорили мне, что меч вовсе не двигается, что он так же верен мне, как всегда, а вертят им мои же пальцы, словно зажившие своей, отдельной от меня жизнью.

И вдруг, как будто всё это время меч просто приноравливался, стараясь занять нужную позицию, он и в самом деле круто повернулся у меня в руке. А может быть, рука сама повернула его, но я этого не почувствовал. Он просто сделал выпад, намереваясь поразить меня в грудь. Если бы им управлял сам невидимый Бэзил Рэтбоун [111], меч не мог бы разить более злобно и более метко. Я едва успел оттолкнуть его вытянутыми руками, мои ладони упирались в рукоятку, но клинок был длиннее моих рук и слегка уколол меня. Одно неосторожное движение, и он легко проткнул бы меня насквозь. Я качался из стороны в сторону, стараясь освободиться от силы, которая управляла им, норовя сбросить невидимую руку, но всё было напрасно. И неудивительно – руки у меня тряслись от напряжения, мышцы сокращались и дрожали. Они и оттягивали и подталкивали меч одновременно. В отчаянии я громко закричал. Я сражался с самим собой.

Когда я понял это, огромный белый занавес опустился между мной и внешним миром, отделив меня от моего внутреннего «я». Я был сбит с толку, изолирован. В слепом бешенстве я бился о невидимую стену. Где-то там, где-то за этой стеной укрывался негодяй, стянувший меня во всё это, – тот,

кто запутал меня в эту поганую паутину опасностей…

кто заставил меня прожить полжизни без всякого толка, а вторую половину лишил смысла…

кто погубил меня, сделал из меня получеловека, урода, лишенного способности чувствовать…

кто подсунул мне дешевый случайный секс и ничего не значащий успех вместо настоящих человеческих отношений…

кто повлек меня по неверному пути, по пути ошибок…

Он где-то там…

И я жаждал только одного – только это мне и оставалось: я хотел наброситься на этого негодяя и уничтожить его. Одна часть моего «я» была где-то там, за фасадом, который я сам воздвиг, за которым прятал все свои слабости, все свойства, над которыми издевался, если обнаруживал их в ком-то другом. Но я знал, что этот негодяй – я сам, и мне хотелось пронзить его, искалечить, убить, заставить навсегда замолчать, стереть всё, что мне ненавистно, раздавить всё, что я так презирал, плюнуть и растереть, а потом очистить подошвы ботинок…

Я сам услышал, как кричу, и крик мой подхватили другие голоса. Как безумный, я размахивал руками, стараясь освободиться от этой колеблющейся белизны, разделившей мой мозг пополам. Что-то больно ударило меня в спину, и перед глазами прояснилось. Кто-то из матросов случайно наткнулся на меня, он хрипло кричал по-малайски, стараясь отвести в сторону лезвие паранга, который норовил перерезать горло своему хозяину. Одна рука матроса, трясясь от напряжения, пыталась отвести лезвие, другая голой ладонью удерживала лезвие у горла, из ладони хлестала кровь. Другой матрос бессильно опустился на колени – его сабля глубоко вошла ему в живот, он согнулся над ней, его рвало. Батанг воткнул свою саблю в дерево и тщетно силился вытащить её из ствола. Те Киоре кружился в кошмарном танце, отбиваясь от своего меча-палицы, который как вихрь налетал на него, целясь то в живот, то в грудь, то в лицо. Джеки каталась по камням, кричала от страха и гнева, двумя руками она сжимала свой паранг, а он, мелко дергаясь, подбирался к её горлу. Шимп, которого всё это не коснулось, прыгнул к ней и посохом выбил паранг у неё из рук; зазвенев, тот покатился по камням, не причинив Джеки вреда, но её руки продолжали неистово наносить удары по её же телу. Внезапно какая-то тень затмила солнце. Рангда нависла над нами, она уже освободилась от опутывавших её веток, и рядом с ней даже древняя рукотворная гора казалась карликовой. Шимп, застигнутый врасплох, сделал выпад, направил на Рангду посох, но её похожая на клешню рука парировала удар. Она качнулась назад, а посох ударил Шимпа, и тот покатился по земле. В отчаянии я стал поворачивать меч, но совсем потерял над ним контроль. Руки у меня судорожно задергались, и кончик лезвия вонзился мне в грудь. Я закричал от боли и страха, выдернул меч и осел, чувствуя, как из раны брызнула кровь. Меч, звеня, покатился по каменным плитам, а у меня не было сил поднять его. Ослабев от потрясения, я свалился к ногам Рангды. Она прошествовала мимо, даже не взглянув на меня с высоты своих четырнадцати футов, как будто я был всего лишь жалкое насекомое. И все же, когда это ужасное создание проходило мимо меня, я по-прежнему видел тело стройной девушки из бара, склонившейся надо мной в ту ночь. Я громко взвыл от боли, вызванной жуткой смесью из обрывочных воспоминаний, желания, ужаса и стыда.