Второй фронт - Владимир Поселягин Страница 65

Почему дорого в России производить? Нет механизма по устранению диспаритета цен на сельскохозяйственную продукцию и используемую в сельскохозяйственном производстве промышленную продукцию. Так, за двадцать реформенных лет по Кировской области — в других регионах ситуация сходная — средняя цена реализации молока выросла в шестнадцать раз, мяса — в тринадцать раз, зерна — в одиннадцать раз. В этот же период цены на дизельное топливо выросли в триста шестьдесят шесть раз, на электроэнергию — в четыреста семьдесят один, на сельхозтехнику — в двести-пятьсот, на минеральные удобрения — в сто пятьдесят и более раз. Все ясно?

Семьдесят процентов сельхозработ выполняется у нас по старым технологиям. Для новых нет техники и оборудования из-за их дороговизны. Парк тракторов в стране ежегодно сокращается на семь процентов, зерноуборочных комбайнов — на восемь процентов. Что тут сказать?

Поэтому предлагаю следующее.

Использовать опыт плановой экономики и рыночные механизмы.

Первое: создать государственное предприятие «Заготзерно». Данное предприятие будет кредитовать крестьян ГСМ, зерном, удобрениями, техникой и запчастями. Крестьяне долг будут гасить продукцией по твердым ценам, определенным еще весной. Тем самым мы сможем избежать сезонного снижения цен на зерно и другую сельскохозяйственную продукцию. Схема примерно выглядит так: в начале года крестьянин подает заявку в «Заготзерно» на поставку определенного количества ГСМ, зерна, удобрений, техники и запчастей. «Заготзерно» указывает цену этого товара в объеме зерна. Цена зерна рассчитывается из среднегодовой цены. Таким образом, крестьянин будет знать, что спрос на его продукцию гарантирован, не будет никаких процентов по кредиту. Собранное зерно сверх договора крестьянин может свободно реализовать на рынке.

Второе: уцелевшие отечественные предприятия испытывают недостаток оборотных средств. Поэтому предлагаю ввести следующий алгоритм: государство вносит на депозит полную стоимость, например, самолета. С этого депозита оплачивается труд рабочих и инженеров, материалы, электричество и прочие необходимые ресурсы. И только после завершения работы предприятие получает всю сумму с депозита. Так мы застрахуемся от затягивания работ.

Третье: цена на ресурсы, добываемые в России, электричество и ГСМ, если сравнивать уровень зарплат, завышен в четыре-пять раз. Предлагаю снизить стоимость электричества для всех потребителей до восьмидесяти копеек за кВт, цену литра бензина и ДТ уменьшить до пятнадцати рублей. При себестоимости литра бензина в шесть рублей, прибыли в три рубля и акциза в шесть рублей — это вполне достижимо.

Четвертое: также предлагаю провести масштабную модернизацию НПЗ и довести выход светлых нефтепродуктов до семисот килограммов с одной тонны нефти. Опыт Белоруссии показывает, что это абсолютно реальные цифры.

Пятое: крайне важный вопрос. Мы не можем простить преступления, совершенные против граждан страны. Это я как раз говорю об организаторах приватизации и самой приватизации. Считаю крайне важным, чтобы Генпрокуратура и Следственный комитет провели проверку по фактам приватизации общенародной собственности, залоговым аукционам и дало этому правовую оценку. Без этого народ нам не поверит.

Это самое важное и первоочередное, на мой взгляд. Доклад закончил.

Утро следующего дня. В «Российской газете» появились новые указы. В «Матросской тишине» новый постоялец. В журнал учета вписана первая соответствующая строчка: «Чубайс А. Б. 1955 год рождения».

Кабинет Сталина. 1941 год.

Москва.

9 октября. 17 часов 12 минут.

— Товарищ Сталин, к вам нарком водного транспорта, — послышался из динамика селектора голос Поскребышева.

— Пропустите, — ответил Иосиф Виссарионович, нажав на кнопку селектора.

Через некоторое время в кабинет вошел нарком.

Сам хозяин кабинета в это время с интересом изучал запись боев на УРах, что проходили вчера, на огромном экране плазменного телевизора.

— Товарищ Сталин, ваш приказ выполнен. Выпуск бронекатеров увеличен на двадцать процентов. Торпедные катера — на тридцать. Заканчивается переоборудование двух лайнеров во вспомогательные крейсеры зенитного прикрытия.

— Хорошо, Владимир Владимирович. Как семья?

— Все в порядке, товарищ Сталин… и спасибо.

— Договоренность мы выполнили, хоть и пришлось подыграть вам немного, — чуть усмехнулся хозяин кабинета, шевельнув усами.

— Все равно спасибо.

После того как новый нарком ушел, оставив доклад по своему наркомату, Верховный связался с наркомом Берией.

— Лаврентий, что-нибудь слышно?

— Нет, товарищ Сталин, второй месяц ни слуху ни духу, — послышался ответ.

— Будем надеяться, что он и в этот раз вернется. А пока вышли мне полный аналитический доклад по РФ, пора нам вмешиваться или нет.

— Сейчас вышлю, товарищ Сталин, и я думаю, что да, пора.

За два месяца до последних событий.

Москва. Кремль. Кабинет ИВС.

Август 1941 года.

— Ну что ж, передайте нашим белорусским друзьям запрос на данное оборудование тоже. На первое время этого должно хватить, но для массового использования стоимость килограмма продукта, — Сталин ухмыльнулся, произнеся это слово, — великовата. Пусть еще ваши люди поищут по другим направлениям, проработают другие варианты. Возможно, удастся найти старое списанное оборудование где-нибудь на складах или даже в других странах. Выкупайте. Стоить должно недорого — для них это будет явно позавчерашний день, а у нас такого качества исполнения никто не сможет добиться еще годы. И проконтролируйте работу химиков — состав красителей должен быть неотличим…

Нью-Йорк.

Дешевая итальянская забегаловка.

Подсобное помещение.

Октябрь 1941 года.

Доминик Дженовезе находился в сложной ситуации. Он не понимал, что за человек находится перед ним, кто стоит за ним и что с ним делать. Лет через пятьдесят состояние, испытываемое главой одной из пяти Семей, назвали бы «когнитивным диссонансом». Возможно, эти слова уже существовали в лексиконе психоаналитиков, но положа руку на сердце, скажи кто ему об этом, он бы только рассмеялся — что ему за дело, какие мудреные слова могли придумать всякие там еврейские мозгокруты. Но человек, что сидел напротив, не вписывался в картину мира!

Во-первых, он говорил на идеальном британском английском, что нечасто встречается в Нью-Йорке. Настолько идеальном, что иногда начинало казаться, что он специально выставляет британизмы на вид, чтобы именно они и запомнились собеседнику. Но одет он был как-то неуловимо иначе, не так как одеваются ребята, приехавшие с Острова. И у него была какая-то ДРУГАЯ манера оглядываться по сторонам — то, что этот человек не расстается с оружием даже ночью, Дженовезе, понял сразу, как говорится «рыбак рыбака…». Но взгляд его цеплялся за другие точки, двигался он как-то невыразимо иначе, по-другому держал руки. Короче, это был целый букет каких-то неуловимых черточек, которые не проникали в сознание каждая по отдельности, но создавали смутное ощущение, что что-то с этим человеком не так.