Чужая корона - Сергей Булыга Страница 64

Письмо с просьбой о выкупе я написал сразу после того, как меня перевели из подвала в эту клетку… А что, разве это было жилище? Нет, самая настоящая клетка для дикого зверя! Но я тогда еще не возмущался. Я был рад уже тому, что после трехсуточного пребывания в душном, затхлом каменном мешке я опять могу видеть ясное небо, дышать чистым воздухом и даже любоваться красивыми, величавыми птицами. Не стану скрывать, с первого раза павлины мне очень понравились. Так что в тот первый свой день я некоторое время с неподдельным удовольствием наблюдал за ними, а после отошел к задней стене, лег на мягкий пушистый ковер и опять стал смотреть на павлинов.

Вскоре пришел Скиндер-паша со своими касыбами. Один из них протянул мне через решетку бумагу, перо и чернильницу…

Да, тут вот что еще нужно вам объяснить. Дверей в моей клетке не было. После того как я в первый (и, как в дальнейшем оказалось, и в последний) раз пролез в нее через загодя приготовленный лаз, тамошний кузнец тут же заделал его двумя толстенными железными прутами. Дело свое он знал хорошо, все мои дальнейшие попытки расшатать это место ни к чему не привели.

Но не будем отвлекаться. Итак, касыб передал мне бумагу и письменные принадлежности, после чего Скиндер-паша на довольно-таки сносном нашем наречии предложил мне написать моему отцу письмо с просьбой о том, чтобы тот как можно скорее прислал за меня выкуп. Сумму выкупа Скиндер-паша определил в двести златоградских дукатов, или, проще говоря, в четыреста пятьдесят наших талеров. Нельзя сказать, что это была маленькая сумма, но я согласился. Кое-как примостившись возле ящика с курительными принадлежностями, я написал требуемое письмо и передал его паше. Паша принял письмо, пожелал мне скорейшего освобождения, и они все удалились.

Еще через некоторое время мне принесли обед.

Как вы уже догадались, еду и питье мне тоже передавали через решетку. Мелкую снедь и кувшины с водой (вина у них не пьют) мне всегда передавали просто, из рук в руки, а для горячих блюд, обычно подаваемых на широких медных тарелках, ими у самой земли (точнее, у каменной кладки) была заранее предусмотрена длинная узкая щель. Ел я, как вы об этом уже тоже догадались, сидя на ковре, подобрав под себя ноги, то есть как всякий уважающий себя златоградец. Ел я, конечно, руками, опять же как все златоградцы. Поначалу это было очень неудобно, а потом я приспособился, хоть, честно скажу, я к этому так до конца и не привык, мне от этого всегда было гадко.

А особенно гадко мне было то, что очень часто стоило мне только приступить к еде, как Скиндер-паша выходил на свой балкон и с наглой ухмылкой наблюдал за мной.

Но и это не все! Если к нему являлись гости, то он и их каким-то образом умудрялся подвести к моей клетке именно тогда, когда я был занят едой. Поначалу я вскакивал и отходил к стене, а то и вообще прятался в небольшом закутке, предназначенном сами знаете для каких нужд. Но со временем, смирившись с этой пыткой, я уже не вскакивал, а с самым невозмутимым видом продолжал свою трапезу и только искоса поглядывал на глазевших на меня златоградцев. Скиндер-паша при этом еще обязательно что-то им говорил, наверное, объяснял, кто я такой и какой за меня обещан выкуп. Это было особенно гадко.

Однако, слава Создателю, гости у Скиндер-паши бывали нечасто. Женщин из его гарема я вообще долгое время, может быть, весь первый год, ни разу не видел, а только слышал, как они поют или ругаются между собой. Были ли у этих женщин дети, я до сих пор точно не знаю. Так что довольно продолжительное время я общался только с одними касыбами, которые кормили и сторожили меня. Изъяснялись мы тогда исключительно жестами.

А еще я ненавидел павлинов. Повторю еще раз: это очень гадкие, злобные птицы. Но самое гадкое, что в них есть, так это их мерзкий крик. Они кричат редко, но очень громко и пронзительно, кричат и днем и ночью.

Стоит только закрыть глаза и задуматься, стоит только уловить нужное воспоминание, живо представить его… Как тут же раздается крик павлина — и все сразу рушится. Ух, как я их тогда ненавидел!

Правда, после того, как я одного из них задушил, они немного присмирели, и я обрел некоторое облегчение. Да и времени тогда уже прошло достаточно. Приближалась зима, по моим расчетам отец уже должен был получить мое письмо. Я подолгу лежал с закрытыми глазами и представлял себе, как вот прибывает к нам посыльный, как отец берет письмо, читает, лицо его наливается кровью, он в ярости швыряет письмо, хватается за саблю… Нет, не хватается, потому что понимает, что посыльный здесь ни при чем, он же из наших, из зыбчицких… Хотя скорее всего посыльный, зная крутой нрав моего отца, не станет являться прямо к нему, а передаст письмо Якубу, нашему каштеляну. Якуб прочтет письмо и крепко задумается, встанет, начнет ходить из угла в угол, потом остановится, посмотрит на посыльного и скажет…

Но тут кричит павлин, и видение исчезает. Я открываю глаза и вижу: я в клетке, в Златоградье. А дошло мое письмо или нет, это еще как сказать. Ведь его будут посылать кружным путем, дорога длинная и неспокойная, так что вполне может случиться такое, что посыльного по дороге убьют, начнут обыскивать, денег при нем не найдут, а письмо за ненадобностью выбросят.

Вот такие невеселые мысли порой приходили мне в голову.

А поначалу я довольно-таки сносно переносил свое пребывание в клетке. Даже больше того — первых две недели я там просто отдыхал: спал сколько хотел, много ел, дразнил павлинов. Я тогда заметно поправился и посвежел. Это Скиндер-паше явно не понравилось, потому что именно тогда он впервые привел ко мне своих гостей. Они рассматривали меня, как диковинного зверя, а Скиндер-паша им при этом еще что- то объяснял по-златоградски. Гости согласно кивали головами. Я перестал есть, вскочил и гневно сказал:

— Что ты в меня пальцем тычешь?! Я тебе что, конь на продажу?!

Но что Скиндер-паша, ничуть не смутившись, ответил:

— Хороший конь стоит дороже, почтеннейший. Но и за тебя обещана немалая цена. Вот мои гости и дивятся на тебя. Не гневайся.

Я плюнул, сел и снова принялся за еду. Но былого аппетита у меня там больше никогда уже не было. Тем более что тем же вечером касыбы привели во двор великолепного, белого как сахар коня. Сперва они водили его взад-вперед перед моей клеткой, потом поили из кринички, потом увели. Пока этот красавец-конь был во дворе, Скиндер-паша стоял на своем балконе и насмешливо поглядывал на меня. Я молчал. А что я мог сказать, когда я и сам безо всякого сомнения отдал бы за того коня не меньше трех сотен дукатов!

Этот конь потом мне часто снился.

Когда Скиндер-паша во второй раз привел ко мне своих гостей, я уже ничего не говорил. Зато Скиндер- паша сказал. Было это так: вначале он по-златоградски беседовал с гостями, а потом вдруг оборотился ко мне со следующими словами:

— Меня очень радует, пан Гюрги, что ты стал намного рассудительней, чем прежде. Это, наверное, в тебе заговорила твоя хорошая порода. Вот только я теперь боюсь, что я поторопился назначать за тебя такой малый выкуп. Так или нет, почтеннейший?