Крестовый поход - Александр Прозоров Страница 64

Где-то через два часа невольницу наконец-то высвободили из ковра, в котором она едва не задохнулась. Кшатрий разрезал веревки на руках и ногах, отошел к постели, сел на нее и стал деловито прокалывать дырки в каких-то кожаных лоскутах – видимо, собираясь их сшить. Девушка поняла, что находится в сделанной из струганого теса комнатушке с затянутым промасленной тряпицей окном под потолком. Несколько шагов в длину, несколько шагов в ширину, пара сундуков, единственная постель, плеск воды снаружи, качающийся пол. Она была на корабле!

Манджуша села на ковре, поджав под себя ноги, в печали закрыла глаза.

Да, все правильно. Это ее карма. Опять корабль, опять рабыня, опять неведомый чужеземец везет ее через холодные воды в края невыносимых обычаев. Она прошла через эти муки один раз, но не смогла выдержать испытание, и мудрый Варуна, всеведущий и справедливый, вернул Манджушу туда, откуда все началось, дабы несчастная попыталась справиться с испытанием еще раз.

Бороться против кармы бесполезно. Она рабыня. У нее есть хозяин-мужчина. Рабыня должна доставлять хозяину радость.

Манджуша поднялась, скинула с себя ненавистные, неудобные одежды и стала танцевать, напевая себе и притоптывая, играя бедрами и стреляя в господина глазами.

Угрюм сглотнул и отложил выкройку поясной сумки. Он был взрослым мужчиной и познал много женщин. Женщин брыкливых и орущих в покоренных городах, женщин продажных и услужливых в портах, женщин пьяных и безразличных в кабаках. Но еще никто не танцевал перед ним полностью обнаженным, так ловко обращаясь со своим ухоженным, пахнущим ладаном телом, имея такие большие горящие глаза, такие спелые упругие груди, так ловко играя широкими бедрами.

А ватажник не был железным. Все его естество немедленно взбунтовалось, напоминая, что последние недели воин слишком много посвящал себя службе и слишком мало – естественным желаниям.

«Княжья невольница…» – напомнил себе Угрюм.

Невольница приблизилась, бедро ее проплыло совсем рядом, и мужчина не удержался, положил на него ладонь. Упругое молодое тело ловко изогнулось, и рука сама собой скользнула вперед и вверх, коснувшись запретного лона. Вторая ладонь, словно обретя разум, против воли ватажника вскинулась девушке на спину, потекла под своей тяжестью вниз – и Угрюм сломался.

«А-а, откуплюсь!»

Он поднялся, легко вскинул девушку в воздух, уложил на постель, содрал с себя рубаху, дернул завязку штанов.

Манджуша взмахнула руками, пытаясь за что-нибудь зацепиться, найти опору, поддернула колени, но тут же была распластана сильными руками. Ощутила короткую острую боль внизу живота, а вслед за тем – томную непривычную сладость. Ее могучий хозяин застонал, скрипнув зубами. Он безжалостно терзал тело девушки, но отчего-то доставлял этим только наслаждение, заставляя ее то проваливаться в небытие, затянутое разноцветным туманом, то снова приходить в себя, и опять проваливаться, пока наконец все ее тело не содрогнулось от особенно жестокого удара – и Манджуша утонула в блаженной истоме.

Угрюм немного отлежался и с тоской выдохнул:

– Вот проклятие! Княжья невольница, да еще и девственница! Как меня угораздило?

Девушка повернулась набок, осторожно пристроила голову мужчине на грудь, провела кончиками пальцев от живота вверх, но ватажник рывком освободился, сел. Повел плечами и, не зная, что теперь делать, опять подтянул выкройку сумки, взялся за шило.

Манджуша тоже села, но на постели, у самой стенки, сложив ноги под себя. Ее господин был недоволен – и это плохо. Неужели она сделала что-то не так? Хотя делать хоть что-то оказалось не в ее силах.

Однако как силен хозяин! Прямо слон! Играл ею, словно пушинкой… Настоящий мужчина. Крепок, как скала, и решителен, словно тигр. Рядом с таким даже браминка поневоле станет послушной служанкой…

Невольница придвинулась ближе к хозяину, примостилась за спиной, едва не касаясь его тела, ощущая всей кожей исходящее от мужчины тепло, вдыхая его едкий запах, прислушиваясь к его дыханию. Немного выждала, наклонилась чуть вперед, коснулась щекой волос, краешка уха, потом дотронулась губами до плеча, до шеи, до…

– А-а, какая теперь разница?! – Угрюм отшвырнул свое рукоделие, развернулся и снова опрокинул ее на постель, с жадностью впившись губами в рот, и почти сразу проник в ее тело, снова волна за волной выбрасывая в сладкое небытие.

Это длилось полных десять дней – Манджуша будила своего господина ласками, она танцевала для него днем, она соблазняла его за работой, она убаюкивала его вечером, и ее могучий повелитель вскоре перестал выказывать недовольство, принимая старания рабыни с готовностью и даже пытаясь ласкать девушку в ответ. Затем их водное путешествие закончилось – корабельщики высадили пассажиров перед днепровскими порогами, сказав, что дальше не пойдут. Ноябрь, зимние заморозки. Пока до свободной воды доберешься – ее, глядишь, уже и льдом прихватит.

Угрюм, ценя время, выгрузки добычи и подготовки обозов ждать не стал – купил четырех скакунов, меховые штаны, зипуны для себя и спутницы, две кошмы, большой овечий полог, и они помчались широким походным шагом сперва вдоль берега, а потом, за Вышгородом, уже по самому Днепру, по его окрепшему льду.

Ехали от рассвета до заката, останавливаясь там, где застигала темнота – хоть в поле, хоть на болотине, хоть в лесу. Манджушу это ничуть не беспокоило. Когда рядом такой мужчина – это не им зверей диких бояться надобно, а зверью их. Ночью же, на кошме, завернувшись в овчину, им двоим всегда было тепло и сладко.

Через полтора месяца путники миновали Смоленск, возле Вязьмы перешли по зимнику с Днепра на Волгу и поскакали дальше. Незадолго до Рождества повернули на Шексну, сам великий праздник встретив в Белозерске. Ради великого христианского торжества Угрюм все же позволил себе короткий отдых. Они с княжеской невольницей остановились на постоялом дворе, сходили в церковь к службе, повеселились на берегу, где горожане затеяли штурм снежной крепости, поставили гигантские шаги и залили на склоне огромную горку, выходящую прямо на озерный лед.

Играть в снежки ватажник не полез – и без того наштурмовался крепостей вдосталь. А вот на качелях с невольницей княжеской покачался, за сапогами на столб слазил и пирогами горячими спутницу угостил, научив запивать их пряным сбитнем.

В натопленную светелку они вернулись раскрасневшиеся и веселые, торопливо разделись, завершив гуляние сладкими ласками. А когда Угрюм стал одеваться, чтобы заказать на ужин какой-нибудь стерляди, то обратил внимание, как его спутница с легкой улыбкой поглаживает живот. Замечал это ватажник за невольницей уже не раз, однако только сейчас его впервые осенило, что именно может вызывать у княжеской невольницы такие теплые чувства к собственному телу.

– Ну да, а как же… – пробормотал он. – Два месяца в пути, и каждый день без перерыва этим самым занимаемся что утром, что вечером. Чего еще тут ждать?

Манджуша поймала его взгляд, улыбнулась еще шире.