Попаданка для дракона - Полина Верховцева Страница 64

Тук, тук, тук.

Каждый удар гвоздем впивался в барабанные перепонки.

— Хватит, — кричала я, но голос не слушался. С губ сорвался лишь невнятный хрип.

Хотелось развернуться, посмотреть кто там стучит, но не могла пошевелиться. У меня не было сил, а еще что-то удерживало меня на месте, какие-то путы.

Мне нужно освободиться. Сбежать. Но не получается пошевелить даже пальцем, и я снова проваливаюсь в черную пучину.

Следующее мое пробуждение, оттого что кто-то хватает меня за волосы запрокидывая голову назад. К губам прижимается холодный ободок жестяной кружки:

— Пей, — голос похожий на карканье ворона, приказывает пить. А я не хочу, пытаюсь отвернуться, но кулак сильнее сжимается на моих волосах, причиняя боль: — пей!

Жидкость на вкус соленая, со странным металлическим привкусом, а мне хочется просто воды, но я все еще не могу об этом сказать. Не выходит. Остается только глотать и давиться, едва удерживая тошноту.

Потом мне все-таки дают воды. Холодной настолько, что сводит зубы, но мне кажется вкуснее нее ничего быть не может.

Когда мне удалось первый раз открыть глаза — комната кружилась вокруг меня диким хороводом. Я не сразу поняла, что это все тот же лесной домик, в котором мы жили с

Оллином.

Оллин...

Что-то неправильное с ним произошло. Мы шли вместе домой, а потом он на меня напал? Или я просто упала? Ударилась головой?

Странно.

Еще страннее стало, когда я поняла, что вишу, подвешенная за руки, почти голая. Из одежды только нательные ленты и странные рисунки, испещряющие кожу. Как ни странно, мне не холодно. В доме тепло, пахнет можжевеловыми веточками и чем-то сладким. Но больше всего греет что-то пульсирующее у меня на груди. Опустив взгляд, я увидела Рубиновую Слезу, мерцающую в такт биения сердца.

А еще что-то теплое текло у меня по ногам.

Лучше бы я не смотрела!

Так была кровь!

Она, не сворачиваясь, стекала тоненькой струйкой, по икрам, и с кончиков пальцев срывалась в емкость, стоящую подо мной.

— Оллин, — через силу позвала я. Меня мутило. Я наконец поняла, что это за сладковатый запах витал в воздухе. — Оллин!

Раздалось кряхтение, шаркающие шаги, и он подошел ко мне:

— Чего ты орешь?

— Что происходит? — беспомощно смотрела на него, — почему я связана?

Он досадливо крякнул:

— Чтобы не мешала обряду.

Обряд! Точно! Ради это все и задумывалось.

— Ты пытаешься отправить меня домой? — с сомнением поинтересовалась я, — уверен, что делаешь все правильно?

— Конечно, правильно, — по-отечески потрепал меня по щеке, — только ни о каком возвращении домой речи не идет.

— Я не понимаю...

Я действительно не понимала. Попыталась пошевелить руками, но запястья затекли и не слушались.

— Я же принесла Рубиновую Слезу.

— Молодец.

— Ты обещал отправить меня домой.

— Да? Разве ты не знаешь, что вернуться обратно нельзя. Это невозможно.

— Но ты же говорил.

— Я врал, — ухмыльнулся он, и губы исказила жесткая ухмылка,

— Зачем? — в голове все еще кружился туман, не подпуская страх, но тревога уже начала сворачиваться тугими кольцами.

— Зачем? — он подошел к тому месту, где стоял кривой, наскоро сколоченный стеллаж, прикрытый покрывалом, — а вот зачем.

Оллин сдернул ткань, и я увидела десятки бутылочек, в которых хранилась темно бордовая жидкость.

Кровь.

— Смотри, какое богатство. Все благодаря тебе. И будет еще больше.

— Что ты творишь? — я забилась в ужасе, пытаясь вырваться из своих оков.

— Твоя кровь — это лекарство, способное обернуть время вспять и вылечить выжду. Снова сделать ее женщиной.. .если она, конечно, не совсем разложилась, пока по болотам ползала,

— он скрипуче рассмеялся над своей шуткой.

Я смотрела на него и не узнавала

— Знаешь, что это за артефакт? — кривым пальцем прикоснулся к Рубиновой Слезе, — Его придумали в одной из древних войн. Он дарит выносливость тому, кто его носит, и не дает умереть от потери крови. До поры до времени. Я могу доить тебя сколько захочу. Разолью всю тебя по бутылкам. Выжму досуха, а потом отправлюсь в Виррубу и буду диктовать им свои условия.

— Это все ради денег? — разочарованно простонала я.

— Ради власти. Они сделают все, что я захочу, лишь бы заполучить лекарство. И я дам им его. В обмен на трон Виррубы и еще кое-что, хранящееся в склепе.

Он ненормальный.

— И то, что ты вылечила императорскую девку — мне только на руку. Они теперь знают, что лекарство есть, и что оно действует. Это поможет им быстрее принять решение.

— У них есть Есмина. Она тоже выздоровевшая. Значит и ее кровь — лекарство.

— Не-е-ет, — протянул он, качая головой, — не работает это так. Я проверил. Я вылечил троих выжл с помощью твоей крови, и ни одна из них не стала эликсиром. Пустоцветы. Только ты, можешь это сделать. Недаром я тебя искал столько времени.

— Искал?

— О, да. Мне пришлось несколько раз уходить в ваш мертвый мир, чтобы найти ту, в жилах которой течет сама жизнь

— Это ты. — голос сорвался. — Ты меня сюда перенес?!

— Ну, а кто еще? Эти дураки в Виррубе спрятались под своим куполом и не искали решение проблемы, пришлось мне все брать в свои руки. Я приходил к вам и слушал. Искал ту, рядом с которой призрачный камень становился белым. И нашел тебя. Правда не рассчитал, потерял при переносе, едва успев повесить на тебя притяжение.

Я смотрела на него, не скрывая ужаса и отвращения. И этот старик казался мне почти родным?

— Твой путь всегда был только ко мне, хотя ты этого не осознавала. Как ты думаешь, почему будучи зараженной, ты поплыла через реку? Я тебя тянул. А Вирруба? Там тепло и хорошо, и методы у них не такие, как у меня. Никто бы не стал тебя резать в попытках забрать кровь. Почему ты не осталась там? Это я тебя звал. Каждую ночь, планомерно подтягивал, чтобы ты не сорвалась с крючка, укреплял связи, напоминал, направлял.

— Шел бы сам и воровал свою слезу, — дернулась я.

— Глупая. Если бы ее забрал я, она бы настроилась на меня. Мне нужно было, чтобы она работала с тобой. И у меня вышло, — он любя коснулся пульсирующего кристалла, — теперь она тебя охраняет, не позволяя раньше времени погибнуть. А мне дает возможность получить много крови. Очень много.

У меня по щекам побежали слезы. Я не могла ничего сказать и только давилась от беспомощности.