Вдова Его Величества - Екатерина Лесина Страница 64

Джио склонила голову.

— А вы…

— Она мой друг, — ответила за нее Катарина. — И компаньон. И охрана. И наверное, единственный человек, которому я верю.

А вот это было обидно.

Выходит, Кайден не заслужил доверия? Не заслужил. Они-то и знакомы пару дней.

— Кому было бы выгодно от вас избавиться? — продолжил Дуглас.

Этот вопрос не вызвал удивления, скорее вялую улыбку.

— Боюсь, что многим. Во-первых, отцу. Он готовит брак моей сестры и Джона, а я уже отработанная фигура, которую проще убрать, чем тратить на нее время и силы. Он не любит оставлять за спиной забытых людей, полагая, что рано или поздно, но любой человек способен доставить неприятности.

— Вижу, у вас теплые взаимоотношения.

— Невероятно, — тон-в-тон ответила она и все-таки посмотрела на Кайдена.

Темные глаза. Не мед, но вишня, дикая, вошедшая в пору высшей спелости, когда сладость ее почти равняется с горечью.

Яркие. И в них одновременно уживаются отчаяние и надежда.

— Он еще тот собачий сын, — заметила Джио. Она ласково провела пальцами по щеке Катарины. — И поверьте, собственные дети для него значат ничуть не больше, чем чужие. А что до Катарины… она была коронована короной Святого Эдуарда, что даст возможность некоторым не самым дальновидным людям говорить о неких ее правах на престол.

— А они есть?

— По закону — да, — Катарина выпрямилась и, когда Кайден подал руку, повинуясь молчаливому ее требованию, оперлась на нее. — Корона Святого Эдуарда наделяет меня титулом полноправной владычицы, а не королевы-консорта, как это было до меня.

Она шла медленно, гордо вскинув голову, и каждое движение ее было преисполнено урожденного изящества. И даже странно теперь было, как Кайден сам не понял.

Только королева может быть… такой.

— Помимо того существует завещание, о котором широкой публике не известно. Мой муж знал, что осталось ему недолго. Он весьма надеялся получить от меня наследника.

По лицу Катарины пробежала тень.

— И в то же время опасался, что после его смерти старший сын может предъявить свои права на престол, пусть даже и законность его рождения после аннулирования того брака Генриха весьма сомнительна, но…

Она остановилась перед лестницей, которая выглядела слишком уж высокой.

— Поэтому Генрих и рискнул пойти на такой шаг. Завещание представлялось ему гарантией того, что воля его будет исполнена. Я назначалась регентом и соправителем, хотя все понимали, что правил бы мой отец. К этому он и готовился.

— Но наследника… не получилось?

— Не получилось, — пальцы на руке Кайдена слегка сжались. — И если бы мой муж прожил немного дольше, думаю, появилась бы и девятая королева. Но мне повезло. Он умер. А я осталась жива. С Джоном же… он пока мягче отца.

— Пока?

— Корона — не та ноша, которая позволяет людям оставаться добрыми. Но когда-то я помогла ему, вот и он проявил милосердие.

А ведь новый король молод. И бабушка писала, что весьма собой хорош. И еще писала, что он немалое внимание оказывает королеве… а она? Устояла ли?

Или…

Ревность обжигала, что холод, исходивший от вод Мертвой реки.

— Милосердие ли, — тихо поинтересовался Дуглас, сбив с мысли.

К счастью.

— Не знаю. Тогда мне казалось, что да, что я, наконец-то, ухожу из-под опеки отца, от власти его. Что начнется совсем-совсем другая жизнь…

— И как?

— Совсем другая, — она улыбнулась и впервые светло и искренне. — Во всяком случае, здесь никто не будит меня в шесть утра, чтобы я успела принять ванну, сделать прическу и выбрать правильный наряд к утренней молитве. Никто не указывает, где я должна сидеть, что есть, что пить и с кем беседовать. По саду опять же гулять можно. А утренние прогулки, как оказалось, весьма благотворно влияют на настроение.

Кайден и сам расплылся в улыбке.

Ночью он ее украдет.

Пусть она вновь скажет, чтобы он не приходил, но лилию примет. И луну примет, ту, что отражается на темной глади пруда. А с ней — и ночной хор сверчков, соловьиные трели и просто тишину, наполненную жизнью.

И быть может, дышать ей станет немного легче.

— Хорошо… — Дуглас открыл дверь и поморщился. — Жарковато сегодня. Стоит ли выходить в сад?

— Стоит, — Катарина произнесла это тоном, не терпящим возражений. — Знаете, я поняла, что чем больше лежу, прячусь, убегаю, тем слабее становлюсь. И мне это надоело. Но вы ведь не о том спросить хотели?

И вправду было жарко.

Полуденное солнце разошлось не на шутку. Оно будто опустилось ниже, навалившись всей своей тяжестью на небосвод. И ветер притих. И деревья поникли, опустили пропыленную листву.

— И все же…

— Я не хочу в дом. Считайте это капризом, глупостью женской, но… я не хочу там оставаться. Это пройдет, я справлюсь с собой.

И Кайден поверил, что справится.

Она ведь королева.

А Катарина спустилась на ступеньку.

— Сейчас я почти уверена, что Джону помогал отец, что, возможно, он и подсказал это… вариант… вполне безобидный на первый взгляд. И выгодный.

— Чем?

— Я исчезаю. Добровольно ухожу в монастырь. Это было обставлено весьма помпезно, чтобы народ убедился, что желание это добровольное. Нет, при отсутствии его тоже нашелся бы способ убрать меня, но пошли бы слухи. С ними, конечно, справились бы, но…

Еще шаг.

И пыльный воздух окутывает ее, он касается бледных щек, возвращая им краски, пробуждает к жизни веснушки. Даже волосы будто ярче становятся.

— То же самое со смертью. Если бы я умерла, не важно, от чего, нашлись бы люди, приписавшие эту смерть рукам Джона. Или отца. Правда, не могу сказать, чтобы это так уж их задело, но… когда есть возможность поступить иначе?

Отправить ставшую ненужной королеву в добровольное изгнание, а там и несчастный случай устроить. Несчастные случаи и с королевами происходят, что уж говорить о бедной женщине, которая прибыла с самого края мира?

— Вижу, вы поняли, — Катарина остановилась, чтобы погладит мраморного льва. — Мне одно хотелось бы понять. Джон знает?

— О болотниках вряд ли. Слишком опасная зараза, чтобы с нею связываться, — сказала Джио.

И Кайден с ней согласился.

— Да и об остальном… он еще не настолько король.

— Тогда отец.

— Или приятели твоего Джона. Или все вместе.

Катарина кивнула. Вздохнула. И коснулась шеи.

— А вот эту дурь из головы выбрось… — проворчала Джио, щурясь. Она остановилась на самом солнцепеке, и на лице ее вдруг появилось выражение высшей степени довольства. Узкие губы растянулись в улыбке, черты слегка сгладились, а темно-вишневые глаза будто поволокой подернуло. — Идите… гуляйте, а я постою. Погреюсь. Редко такой хороший день случается.