Ведьмин Лог - Мария Вересень Страница 63

До земли было убийственно далеко, и я сразу пожалела, что не осталась сидеть, выпустила когти и какое-то время так и ехала, скукожившаяся и напряженная, никак не реагируя на бурные остроты Пантерия. Черт, видя мою временную беспомощность, вел себя уж совсем неосмотрительно. Не век же я буду кошкой! Видимо, что-то такое он прочитал в моих глазах и ловко с истории про ведьм переключился на всяческие малгородские бывальщины. Я, посидев на плече Илиодора, понемногу успокоилась и даже заскучала, принявшись отгонять от златоградца мух. Каких-то била хвостом прямо у него на лбу, а других загоняла в его шевелюру, а потом давила лапами. Илиодор сначала смеялся, а потом, заметив, что Ланка часто и ехидно оглядывается на него, начал осторожно отрывать меня от своего плеча, на что я была никак не согласная, и мы некоторое время развлекались борьбой. Победил он. Две руки оказались сильнее восемнадцати когтей, что меня удивило и немало расстроило. Вот вечно у них, парней, так, всего добиваются силой – ни тебе ласки, ни романтики.

Увидев победный блеск в глазах златоградца, я отчаянно напружинилась и сиганула прямо с седла на ближайшую осину, взвизгнула, понимая, что съезжаю по ее стволу на когтях, но удержалась. Встряхнулась, принимая гордый и независимый вид, и нырнула в кусты, в которых глупая пернатая пара собралась вить гнездо. Случился ужасный скандал. Они так свиристели, хлопали крыльями и пытались выклевать мне глаза, что отчаянные призывы Илиодора вернуться не пролились бальзамом на мою душу. А когда ошалелая и поклеванная я вывалилась из кустов, то поняла, что мне придется еще и бежать за всей компанией галопом, если я не желаю остаться одна посреди леса, как сиротка, которую решили скормить людоеду.

– Муська, Мусечка! – вертелся в седле Илиодор.

Серьга и Селуян, решившие, что я собралась учудить очередную проказу или пошла себе по каким-то своим ведьминским делам, даже бровью не повели, так и рысили по бокам от Мытного.

Мытный же – то ли от весеннего солнышка, то ли от обилия птиц в лесу, которые на разные голоса уверяли своих подруг, что пора создавать крепкие пары, – снова начал подкатывать к сестре, маскируя свой интерес необходимостью расширить кругозор. И теперь вытрясал из Ланки, чем занимаются ведьмы, если не едят младенцев, не катаются на метлах и не пьют брагу. Ланка глупо хлопала глазами и от небольшого ума в подробностях рассказывала, что в такие дни мы ездим по городам и весям, бесчестным образом отбирая у горожан деньги. Мытный удивлялся, делал бровки домиком, всплескивал руками, а я бежала следом, вывалив язык, пока в придорожных кустах не услышала леденящее душу похрустывание косточек. Осторожно раздвинула носом лопухи и онемела, забыв сразу и человечий, и кошачий языки.

Отплевываясь от перьев, прямо перед моим носом качал тощим хвостом волк. Я сразу узнала этот хвост и его обладателя, улепетывавшего от нас совсем недавно по болоту. Я осторожно задвинулась обратно, стараясь не шуметь, потом сообразила, что волки свою добычу чуют носом, а не ушами, представила, как эта зверюга потянется, сыто вздохнет, поведет ноздрями, и решила нападать первой, пока наши далеко не уехали. Зажмурилась от собственной смелости и, выпустив когти, кинулась вперед, беззвучная и страшная. Старый пенек, от которого я оттолкнулась, даже не крякнул, скорее обрадовался, защемив мою левую лапу. Я задергалась, заайкала, завыла, представляя, как надо мной стоит и плотоядно улыбается волчище, присела и, постаравшись сделать как можно миловидней мордаху, осторожно приоткрыла один глаз. Серый трусил себе спокойно по едва заметной тропке.

– Отдай! – велела я пеньку, упираясь в него задними лапами и чувствуя, что еще немного – и стану кошкой без когтей.

Интересно, это нормально? Кошки вообще застревают в чем-нибудь лапами? Вырвалась наконец и, лишь пробежав сгоряча десяток шагов, запоздало поняла, что не обязана носить кошачью шкуру. Скакнула было обратно на тропку, потом снова за волком, прокляла все на свете и кувыркнулась через голову, становясь с четырех мягких кошачьих лап на две сухие сорочьи лапки. Попрыгала с непривычки чуток, чувствуя, как длинный клюв тянет вперед, потом догадалась упереться им в землю и растопырить крылья.

Летать я не любила по двум причинам. Во-первых, тяжело, а во-вторых, я иногда забываюсь. Когда я первый раз в сорочьем виде, задумавшись, решила поправить волосы, то так до самой земли не могла понять, почему я падаю, только визжала, широко раскрывая клюв и глаза. Потом мне еще долго снился по ночам покосившийся забор, две крынки на нем и желтый подсолнух, принявший на себя удар моего тела. Оттолкнувшись от тропы, я тяжело, как грузчик, крякнула:

– Э-эх! – поджала лапы, часто-часто замахала крыльями, увидела, что мне навстречу мчится разлапистая ель, и, заложив крутой вираж, чудом избежала столкновения с сумасшедшим деревом. Взмыла повыше и уже с высоты принялась высматривать беспечного волка, который чувствовал себя в лесу как дома – неспешно прогуливался и никого не боялся.

Самые дурные мои предчувствия скоро оправдались. Я пробовала парить, изображая горную орлицу, и чудом не падала прямо на голову Фроськи, которая коварно пряталась совсем не там, где мы ее искали. А наивная Ланка вела наш разношерстный отряд в деревеньку Вершинино, оставляя врага за спиной. Я долго удивлялась, отчего эта сколопендра не нападет на нас сразу, а крадется за нами следом, гоняя в своей пустой головенке подлые мыслишки, пока не поняла, что против нас замышляется какая-то циничная пакость. В отчаянии я дала круг в поисках поддержки, но ни странных сов, которым не спится среди бела дня, ни сварливых ворон, перепрыгивающих с ветки на ветку за спиной Фроськи, не заметила.

И вообще, тропа, по которой мы ехали, была безнадежно пуста, извивалась и блестела зеленой травой, как ящерицын хвост, наводя на странные мысли. Не о том, что нас бросили, конечно, а о том, что мы сами как-то умудрились потеряться, оторвавшись от бабули. Назад, на постоялый двор, я ни за что бы не долетела, зато впереди поднимались веселые, многообещающие дымы. Я вошла в пике, набирая скорость, задохнулась от ужаса и ветра, замахала вразнобой крыльями и сделала кувырок через голову прямо в воздухе, поразив воображение пернатых свидетелей. Потом, одышливо кряхтя, направилась в Вершинино, уговаривая себя: «Не дрейфь, Маришка, драконы вон какие тяжелые, а ничего, летали». Еще шагов сто я махала крылами в локте от земли, выпучивая глаза и надсаживая организм, потом плюнула, ударилась грудью о землю и стала девицей красной. Причем красной в самом прямом смысле, а еще потной и злой! Ладно, Илиодор привык, что у него кошка исчезает постоянно и шляется непонятно где, черт обижен, Серьга с Селуяном – ротозеи, но хотя бы сестрица родная может крикнуть «Ау!»? Нет ведь, молчит, бесстыжая, наверняка только радуется, что можно теперь с Илиодором зубоскалить.

Припустив по дороге, я все недоумевала, почему никак не могу догнать наш отряд, и лишь выскочив на окраину Вершинино, сообразила, что попросту всех обогнала.

– Вот как, – обиделась я, – я еще им тут встречу готовь! – и пошла к дому Нади Беленькой, которая на пару с Чернушкой командовала по эту сторону тракта, как Шишиморка в Малгороде.