И грянул в Хренодерках гром... - Татьяна Андрианова Страница 63

Голова Хренодерок проснулся от невыносимого гвалта, с трудом разлепил глаза и тут же вытаращил их на собственную жену, застывшую в изголовье с верной скалкой в руке.

— Доброго утречка тебе, Панас, — многозначительно поздоровалась она, из чего мужчина с тоской заключил: утро в Хренодерках выдалось точно недоброе.

— И тебе, жена дорогая, доброго утра, — жизнерадостно улыбнулся он, но наткнулся взглядом на сурово сдвинутые брови супруги, и улыбка увяла, словно вовремя не политые помидоры. — Что-то стряслось? — на всякий случай уточнил он.

— Конечно, стряслось. Сенька, покусай его клещ, опять куда-то запропастился, а больше никто не желает стадо на пастбище гнать. У всех самих забот полон рот, чтобы еще и скот пасти, — злобно сообщила Параскева, будто муж единственный, кто виноват в беспутном характере местного пастуха.

Но спорить с вооруженной скалкой женщиной, когда она пребывает в подобном состоянии духа, что дарить букет цветов разъяренной драконице — все равно не поймет, а последствия будут ужасны. Поэтому голова задумчиво почесал сначала лоб, затем так же философски поскреб взъерошенный со сна затылок и, наконец, изрек:

— Так Сарату можно мерина и собаку Сенькину выдать, кнут какой-никакой вручить. Пусть пасет себе, свежим воздухом наслаждается. Если до Больших Запруд съездил успешно, то уж и тут как-нибудь справится.

Параскева удивленно открыла рот… и закрыла. Идея мужа была практически гениальна. Тем более одним ударом убивалась сразу пара зайцев. С одной стороны, скот будет сыт. С другой, чем дальше Сарат будет находиться от Доненьки, тем лучше.

Параскева благодарно облобызала мужа, пребольно заехав ему позабытой скалкой, все еще крепко зажатой в руке, и умчалась прочь из дома, только взметнулась полотняная юбка.

— Лучше бы она за мной так ухаживала, чем за какой-то скотиной, — обиделся было голова, но передумал.

В конце концов, он взрослый, самостоятельный мужчина и даже в лесу может спокойно жить с неделю на подножном корме. Неужели в собственном доме не сообразит, как приготовить завтрак и накормить гостей, пусть и незваных, но целых четырех, к тому же магов. Преисполнившись гордости от подобного решения, Панас натянул порты, домотканую рубаху, сунул ноги в лапти и позвал:

— Доненька! Ксанка! Ареска! Третьи петухи пропели, а у нас еще печь не топлена!

Девчонки мигом скинули сон, встряхнулись, умылись, натянули кофты, юбки и заметались по дому тремя ошпаренными кошками, периодически оттаптывая пятнистой Муське то лапу, то хвост. Пришлось кошке спрятаться под печку от греха подальше, чтобы не затоптали вовсе. Завтрак гостям был подан в рекордные сроки. А сами маги подняты на ноги, чисто вымыты, причесаны раньше, чем даже успели толком продрать глаза. И вот уже с удивлением обнаружили себя восседающими за накрытым чистой скатертью столом, мучительно гадая, какого рода магией девицы при этом пользовались. Сам хозяин дома обстоятельно воссел во главе стола с видом императора, принимающего иностранных гостей из захудалых стран.

Не успел голова в соответствии с торжественностью момента произнести молитву, как на улице сначала дружно завыли собаки, затем хлопнула калитка. Вой сменился на надсадный лай, больше для проформы, чем реально угрожающий чьим-то пяткам. Затем дверь со стуком распахнулась, и в горницу рыжеволосым смерчем ворвалась Алкефа.

— Там!.. Там!.. — испуганно округляя серые глаза, заверещала она, и соблазнительные округлости грудей заколыхались в глубоком вырезе блузки, невольно приковывая мужской взор.

— Чего там-то? — заинтересовался Панас, в чьей голове явственно ударил похоронный набат дурного предчувствия.

— Там! — многозначительно ткнула селянка в сторону двери и еще больше выпучила глаза.

Панас поднялся из-за стола и теперь возвышался над перепуганной женщиной, как обозленная овчарка над перепуганным маленьким котенком, что красноречия ей, понятное дело, не прибавило.

— Говори толком, — предложил голова Алкефе. — Нечего кота за хвост тянуть.

Но женщина предпочла осуществить давнюю мужскую мечту: открывала рот, а звуков не издавала.

Ситуацию спасла Параскева. Раскрасневшаяся жена головы бежала всю дорогу от пастбища, на которое все-таки выгнали измученную ожиданием скотину, но в дом вошла степенно. Ни к чему гостям-магам показывать несолидную для ее возраста и положения в деревенском обществе суетливость.

— Цыц, балаболка! — на всякий случай одернула она односельчанку, которая и без того молчала. — Дай кому-нибудь поумнее слово молвить.

От возмущения к Алкефе вернулся дар человеческой речи.

— Интересно, кому же это поумнее разрешено высказываться? — возмущенно уперла руки в боки она, отчего бюст ее стал казаться больше и как-то внушительнее, что ли.

Панас с трудом сдерживался, чтобы не бросить взгляд на соблазнительное зрелище, отчаянно завидуя магам, которые вовсе не обязаны были отводить взор. Однако Флоднег счел за благо пнуть слишком засмотревшегося Намураса ногой в голень. Пойманный с поличным ученик мучительно покраснел и уставился в тарелку, жалея, что не может провалиться под землю прямо сейчас.

Параскева смерила оппонентку презрительным взглядом солдата, узревшего слишком наглую вошь, и процедила:

— Допустим, я. У кого-то имеются возражения? — Возражений не было. Она смерила всех удовлетворенным взглядом и спокойно продолжала: — Там маги приехали.

— А мы тогда кто? — удивленно вопросил Намурас.

— Вот и нам интересно, кто? — донесся вкрадчивый голос от дверей, и в избу вошла боевая тройка ведьмаков.

Трое ведьмаков въехали в Хренодерки, уступив дорогу разнокалиберному стаду, которое неумело гнал русоволосый парень, постоянно щелкавший кнутом по поводу и без повода. Впрочем, угроза получить по спине болезненный удар скотину вовсе не пугала, больше всех от кнута шарахался старый сивый мерин под кособоким, видавшим виды скрипучим седлом.

Специально обученные под ведьмачье седло жилистые и выносливые жеребцы покосились на своего деревенского собрата с царской брезгливостью, сделали попытку обойти стадо по широкой дуге, но провалились в грязь по самые бабки, как в болотную топь, что было странно. Вокруг царила беспросветная сушь, а здесь явно ощущался большой переизбыток влаги в почве.

Стадо бодро прочавкало копытами мимо. Старший в тройке, Алишер, тронул своего вороного пятками тяжелых, отделанных серебряными шипами сапог. Спешиваться, чтобы дать облегчение коням, не хотелось. Алишер печенкой чуял, что из грязи так просто пешему не выбраться. Силы нужно было беречь. Только пару дней назад тройка закончила тяжелое задание по очистке села от расплодившихся упырей. Людей спасти так и не удалось, село выжгли до основания, отчего у Алишера на душе скребла не одна кошка, а штук сто разом. В этом состоянии задание от главы совета Нилрема Алишер воспринял как повод реабилитироваться если не в глазах совета магов, то хотя бы в своих собственных. Дело было вовсе не в том, что кто-то посмел обвинить боевую тройку в неправильных действиях. Строго говоря, действовала тройка слаженно, четко, словно выполняла не зачистку, а проводила показательное выступление. Не придерешься. Но от этого отчего-то не было легче.