Афинский синдром - Александр Михайловский Страница 63

— Да, к сожалению, вы правы, — завершил разговор президент Дэвис. — Тогда у нас будет время после вашего возвращения, чтобы обсудить, что именно мы хотим, и как этого можно будет добиться. А то и на русской субмарине, и в Константинопольских дворцах у стен будут уши. А сейчас идите — отдыхайте, в ближайшее время силы вам понадобятся.

10 июля (28 июня) 1877 года, Раннее утро. Константинополь, Сад дворца Долмабахче.

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Я сидел на скамейке, наслаждаясь прелестями раннего утра. Ночью я прилетел из под Шипки, где третий сводный кавалерийский корпус рубился на перевале с турецким арьергардом. Двенадцатитысячный корпус турок, успевший по горным дорогам подойти из Адрианополя, заняв перевал, вышел на равнину. По данным нашей авиаразведки, там в лагере три-четыре тысячи турок, остальные укрепляют сам Шипкинский перевал.

Накал боев не уступает тому, что был в тех краях в нашей истории. С обоих сторон большие потери убитыми и ранеными. Только вот у русских раненых шанс выжить гораздо больше, чем у турецких. Тяжелораненых, которых местная медицина либо угробит, либо сделает калеками, по воздуху перебрасывают к нам в Константинополь. Этим заняты все Ка-29 и Ка-27ПС, имеющиеся в нашем распоряжении. Машины, кажется, насквозь пропитаны запахом йода и карболки. С одним из таких санитарных рейсов прибыл в Константинополь и я.

Несмотря на нашу помощь, дела под Шипкой далеко не блестящи. Прилетающие с «Кузнецова» ударные «вертушки» в несколько налетов уничтожили всю турецкую артиллерию, а вот дальше дело застопорилось. Турецкая пехота зарылась в землю, их командиры сообщили аскерам, что русские не пощадят никого, что все турки в Стамбуле забиты камнями и похоронены, завернутые в свиные шкуры.

По показаниям немногочисленных пленных в этом турецком корпусе много британских и французских инструкторов. Противник быстро учится, и турки больше не лезут под авиаудары густыми походными колоннами. И лагеря свои теперь рассредотачивают, так что одним налетом всех их и не накрыть. «Жирное время», похоже, ушло. Теперь приходится охотится чуть ли не за каждым турком.

Учатся воевать по новому и наши европейские друзья. Поэтому желательно не дать уйти живым ни одному иностранному военному советнику. Это война, господа! Надо собирать механизированную рейдовую группу, и идти с ней к перевалу с юга через Адрианополь. Я уже прикинул ее состав. Рота морской пехоты на БМП-ЗФ, батарея «Нонн-С». Разведвзвод из «мышек», которых можно посадить на три БТР-80, ну, и соответствующее количество бензовозов и машин с боеприпасами. Брать или нет хотя бы один Т-72? Я в глубоких сомнениях. С одной стороны, машина выглядит устрашающе и должна нагнать на противника ужас. Да и свои впечатлятся. С другой стороны, в боях на перевале ее мощь будет избыточна, со поставлеными задачами прекрасно справятся БМП с «Ноннами». Не стоит так же и забывать, что по пути к перевалу нам предстоит пересечь несколько рек. Вряд ли мосты на них выдержат вес даже одной 42-тонной машины.

Сижу я и прикидываю, что к чему, думаю о нашем будущем походе, командовать которым придется, скорее всего, мне, как вдруг слышу слова сказанные по-английски, но с довольно сильным акцентом, — Добрый день, господин полковник…

— Скорее уж, доброе утро, мистер… — ответил я, поднимая глаза на своего собеседника. Передо мной стоял худой человек средних лет в немного мешковатой штатской одежде. Слева, над карманом серой рубахи, был чуть криво приколот солдатский Георгиевский крест.

— Мак Нейл, сэр, меня зовут Роберт Мак Нейл — немного смущаясь, ответил мой собеседник, — Мне сказали что вы хотите поговорить со мной?

— Садитесь, мистер Мак-Нейл, — указал я ему место на скамейке рядом с собой, — я слышал о вас много хорошего. Как здоровье вашей супруги? Ее, кажется, зовут Мэри?

— Спасибо, сэр, — чуть робко, явно смущаясь таким вниманием к своей особе, Мак-Нейл опустился на скамейку, — Мою жену действительно зовут Мэри. Врачи говорят, что наш случай не очень тяжелый, и скоро она пойдет на поправку, — в его голосе было столько нежности и радости, — С дочками тоже все в порядке. Ваши доктора, сэр, их осмотрели и сказали, что болезнь их совершенно не задела. Вон они, кстати, мои любимые Джудит и Кэтти, посмотрите, как весело они играют с другими детьми!

Действительно, чуть в стороне от госпиталя, в тени деревьев на набережной бегали и резвились несколько десятков ребятишек обоего пола, в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Четверо почтенных греческих матрон присматривали за этим «стихийным бедствием» в миниатюре. Дочери Мак-Нейла резко выделялись на фоне черноволосых и смуглых турецких и греческих ребятишек своими соломенными волосами, и чуть покрасневшей молочно-белой кожей.

— Здесь мало кто знает английский язык, не говоря уже о моем родном, гэльском, — сказал Мак-Нейл, — но дети как-то умудряются понимать друг друга. Я не удивлюсь, если через месяц они заговорят по-русски.

— Ох, мистер Мак-Нейл, — вздохнул я, — если они и заговорят, то на жуткой смеси греческого, турецкого и русского. Впрочем, как вы правильно сказали, дети действительно лучше понимают друг друга, чем взрослые. Нам этому у них стоило бы поучиться.

— Да, сэр, — кивнул Роберт, — Но нам с Мэри все равно придется учить новые для нас языки. Ведь мы нашли здесь новую для себя родину. Но, я думаю, сэр, вы хотели поговорить со мной не о моих дочках, и не о том, на каком языке они будут потом говорить.

Я кивнул, — Вы правы, Роберт. Просто у меня сейчас есть немного свободного времени, и я очень люблю детей. Но, офицеру, кочующему по гарнизонам, не всегда удается завести семью, и еще реже получается ее сохранить. — Мак-Нейл понимающе кивнул, а я продолжил, — Но я хотел поговорить с вами не только о вашей семье, но еще и о том, что можно было бы назвать вашей большой семьей…

— Я не совсем понимаю вас, сэр, — немного удивленно сказал Мак-Нейл.

— Роберт, я хотел поговорить с вами о вашей родине — Шотландии и, о ее народе, — прямо сказал я, — Какое будущее вы хотите для ваших земляков? Не надоела ли шотландцам быть под властью английских лордов?

Роберт Мак-Нейл гордо выпрямился, — Сэр, я, как и все мои земляки — якобит, и всегда стою и буду стоять за реставрацию на престоле в нашем славном Эдинбурге династии Стюартов!

— Не буду с вами спорить, — сказал я, — но Стьюарты — это, по всей видимости, уже история. Хотя… Чтобы вы сказали насчет того, чтобы сначала восстановить независимость Шотландии, а потом уже решать — кто сядет на престол?

— Не получится, сэр, — Мак-Нейл задумчиво покачал головой, — я прекрасно знаю своих земляков. Все кланы между собой передерутся из-за короны, да и свои лорды у нас тоже есть. Если не брать в расчет тех, кто душой и телом предан Лондону, каждый из остальных будет считать себя самым главным.

— Тогда как вам такой вариант? — я кивнул в сторону прогуливающейся неподалеку четы — герцога и герцоги Эдинбургских.

— Сэр, а чем этот сын королевы отличается от правящей сейчас его матушки? — с горечью спросил меня Роберт Мак-Нейл. — Опять все та же Ганноверская династия…