Любовь одной актрисы - Анна Зимина Страница 63

– Так-то лучше, – пробормотал Игор. Он вообще, кажется, был не особо-то и удивлен.

Акатош хмыкнул, переведя взгляд на Зара, который бледностью мог соперничать со снегом.

– Тебе дурно, но это пройдет. И спасибо тебе, – улыбнулся бог, подавая Зару руку. Тот, однако, ее пожал, не выказав ни страха, ни стеснения.

– Тебе хочется есть. Эй, ты, песчаник. Накорми дорогих гостей. И без яда. Он все равно на нас не подействует, – крикнул куда-то вверх Акатош. Правитель Песков что-то крякнул в ответ и куда-то спешно удалился.

– Почему это не подействует? – изумилась я.

Акатош на это хитро улыбнулся и развел руками.

– Искорка не туда попала. Вам теперь сложно навредить. Считай это ответным даром за помощь.

– Спасибочки, – пискнула я.

Мне все еще было некомфортно рядом с таким Акатошем, но ему, похоже, было отлично. Потому что он, подхватив меня с Заром под руки и приглашающе кивнув Игору, уверенно направился в сторону дворца.

А спустя полчаса мы, вконец ошалевшие от происходящего, сидели в королевской столовой за роскошно накрытым столом. Акатош с удовольствием пил вино, Зар и Игор спокойненько метали себе на тарелку разную вкуснятину, а Правитель, стоя поодаль, смотрел на Акатоша во все глаза.

– Я закончу здесь, и мы отправим тебя домой. Переместиться туда я не смогу – сил сейчас слишком много, может быть опасно. Так что ножками, как ты любишь говорить.

– А Зар? – осторожно спросила я.

– А Зар останется тут. Пескам нужен нормальный правитель, – невозмутимо ответил Акатош.

После этих слов двое одновременно поперхнулись. Зар – зажаренной птичкой, которую до этого с аппетитом жевал, а самый главный песчаник – воздухом и возмущением.

– Все изменилось, – серьезно сказал Акатош, в упор посмотрев на песчаника. В его глазах снова полыхнуло пламя, и песчаник вздрогнул.

– Отныне ни ты, ни другой твой собрат не будет иметь никакой власти. Никогда.

Алые всполохи сорвались с его пальцев и впечатались в правителя. Он скорчился, часто задышал, как после хорошего удара.

– Я наложил печать, запрет, – пояснил Акатош и обратился к скрюченному правителю песков: – Вашей власти пришел конец. Я сам, лично, и мой друг Зар будем приглядывать за вашим королевством.

Сотни маленьких песчинок-огоньков мелькнули в воздухе и исчезли.

– Я дал весть всем живущим на ваших землях. Отныне будет так, как я сказал.

С этими словами Акатош принялся дальше невозмутимо потягивать винцо.

Зар молчал. Песчаник тоже. Видимо, оба осознавали свое положение. Радости на их лицах я не заметила, но и стульями кидаться тоже никто не порывался. Значит, Акатош знает, что делает. Надеюсь, он не просто так, по приколу все это провернул.

– Идем, – сказал Акатош, поднимаясь и протягивая мне руку. – И нам нужны выносливые лошади – мы должны ехать в Старшие болота. Там, где все началось.

– Вот так сразу? – растерялась я.

– А чего ждать? Прощайся – и поедем.

Я машинально кивнула, не успевая за скоростью происходящего.

– Песчаник твой в королевской усыпальнице, – подсказал Акатош, прочитав мои мысли. Вот где дар Зара… Все теперь ясно.

– Эй, проводи, – приказал Акатош бывшему правителю.

Тот послушно подошел и машинально протянул мне руку. Видимо, он сам был в шоке не меньше моего.

Мы вышли на улицу. Солнце все так же надоедливо пекло, пахло тюльпанами, но тишина, стоящая над городом, была невероятной.

Еще бы – в каких-то пять минут уложилась смена правящей верхушки, политический уклад и оказалось отменено рабство. Тут кого хочешь пришибет.

– Ты из другого мира? – нарушил молчание песчаник, как только мы отошли подальше от дворцовых стен.

Я кивнула.

– Никогда таких не встречал, – с неожиданным интересом сказал он, искоса разглядывая меня.

Я пожала плечами.

– И Зар тоже?

Я кивнула, не собираясь отвечать. Он меня нервировал, но, видимо, напрасно, потому что все же привел меня к королевской усыпальнице.

– Ирдан, – позвала я, заглядывая в прохладную темноту.

Никто не отозвался, и я спустилась вниз по коротким ступенькам.

В полумраке, у дальней стены, я увидела Ирдана. Он неподвижно сидел рядом с одним из открытых саркофагов.

– Ирдан, – снова позвала я, и он обернулся.

Странный, молчаливый, словно постаревший, с резкими скулами, упрямо сжатыми губами.

– Я уезжаю с Акатошем. Возвращаюсь домой, – тихо сказала я.

Он кивнул, ничего мне не ответив, но взгляда не отвел. Песочные, мерцающие в полумраке глаза смотрели на меня жадно, умоляюще.

– Вот… Пришла попрощаться и поблагодарить. А это… Мавен?

Ирдан снова кивнул.

– Тогда не буду мешать. Прощай, Ирдан, и спасибо тебе. Я никогда не забуду того, что ты сделал для меня. Для всех нас.

– Прощай, – обронил он сквозь зубы и отвернулся.

Я вышла на улицу. Правителя поблизости не было, но дорогу во дворец я помнила. Я шла по усыпанной цветами дорожке. Вот роза, вот желтый тюльпан, вон там, кажется, россыпь маргариток, а это вообще орхидея… Красивая. Я нагнулась, чтобы поднять цветок, и тут рядом с ним на раскаленную от солнца дорожку упала капля. Неужели дождь? Я подняла глаза к небу. Голубому, безоблачному. И только тогда я поняла, что плачу.

Успокоилась я только через четверть часа. Воинственно вытерла нос, сполоснула лицо в небольшом чане при входе во дворец (надеюсь, он не предназначен для мытья ног). Акатош уже ждал меня.

Зар, стоящий тут же, улыбнулся мне. Игор, нахмурившись, скромненько колупал ногтем обивку кресла.

– Прощай, Женя. Я был рад знать тебя, – сказал с улыбкой Зар.

– Прощай, Зар. Я тоже.

Слезы, только-только успокоившиеся, хлынули снова. Я обняла его изо всех сил.

– Я буду так скуча-а-ать! – провыла я куда-то ему в подмышку.

Только наши, русские женщины умеют так горько плакать. В нас это генетически заложено, еще с древности.

Что я успешно демонстрировала последние двадцать минут.

Игору досталось больше слез и внимания – его рубашка вся была в пятнах от моих слез. Мне не хотелось, жутко не хотелось расставаться, и я, вцепившись в дорогих мне людей, прощалась с разрывающимся от тоски сердцем.

– Дару не обижай, – всхлипывала я, – она хорошая. И вспоминай меня хоть иногда, а я о тебе всегда буду по-омни-и-ить!

И новый виток слез.

Под конец даже Игор прослезился, пряча желтые глаза.