Место в Мозаике (сборник) - Алексей К. Смирнов Страница 62

– На нерест?

– Можно сказать, что и так.

Дандер морщил лоб, не поспевая за причудливыми ассоциациями Менты:

– Горбатая изгородь?..

– Хорошо, пусть не изгородь. Представь себе музыкальный инструмент наподобие лютни или гуслей. Всякий раз получается неповторимая мелодия мира.

Мента понимала, что без тщательного анализа Дан-деру не осмыслить ее слов. Его прошлое было еще густо насыщено яркими красками, и в нем почти не было серых лакун. Он не успел натворить зла, и на душе его не лежали камни. Если взять гайку и погрузить Дандера в гипноз, то наверняка что-нибудь обнаружится. Не особенно страшное, просто неприятное и забытое. Увидев и вспомнив, Дандер начнет понимать, что память, прошлое, жизнь и самая реальность выстраиваются из красок. И часто бывает, что радужный спектр почти бесследно растворяется в черном.

Но пока что Мента не видела острой надобности анализировать Дандера. Всему свое время. Парнишка поживет, понабивает шишек окружающим и себе, хлебнет горя – тогда можно будет попробовать. Не сейчас.

В настоящее время Менту Пипериту занимали куда более серьезные личности, нежели Дандер.

Ассистент, помявшись, спросил ее:

– Я буду снимать показания, а чем же займетесь вы?

Он задавал этот вопрос во всех городах, где они побывали, и неизменно получал в ответ отговорку – то рассеянную, то остроумную. Поэтому ему было странно услышать серьезный ответ:

– Да уж не гостиничных клопов давить, мой дорогой. Город не меняется сам, его изменяют люди. Мне надо найти людей.

– Которые приводят его в движение?

– В конечном счете – да.

Тогда возбудившийся Дандер многозначительно похлопал себя по животу, намекая на пистолет.

Пиперита хлопнула его по заду: не от распущенности, но по причине карликового роста.

– Вполне возможно. Но преждевременно. Я еще не вижу опасности, и потому отпускаю тебя со спокойным сердцем.

Мента лгала: у нее не было спокойно на сердце. В этом городе царила излишняя суета. Она решила узнать, не покупают ли соль и спички. Город был сероват и в то же время являл собой законченную гамму. В нем нечего было прибавить и ничего было убавить; именно это вселяло тревогу. Создавалось впечатление, будто все уселись на чемоданы. Болонки в картонках и попугаи в клетках; серые шляпные коробки и клетчатые походные костюмы; последние взгляды на циферблаты вокзальных часов.

Неприятное ожидание разливалось в воздухе.

«Надо мне было отправиться с ним», – подумала Мента.

Но ассистента уже простыл след.

Погромыхивая приборами, он вприпрыжку спускался по лестнице. Пружинисто хлопнула входная дверь.

Мента стояла в солнечном пятне и производила свои замеры. Китовый ус ходил ходуном. Что-то летает здесь, по сонному городу, когда солнце заходит. Что-то, нагруженное ведрами дегтя и черной краски, с малярной кистью в зубах. Что-то расписывает качели, детские горки, розоватые доисторические особняки. И что-то настойчиво требует трогаться в путь.

…Ноги сами вынесли Дандера к трактиру, где Маат уже заколдовал случайного собутыльника латунной гайкой.

Вышло так, что Мента еще только собиралась разыскивать основное лицо; она прихорашивалась и пудрила нос, вязала банты, подтягивала чулки, ругалась на стрелки; она еще только накладывала румяна и приклеивала ресницы, как если бы собиралась в положенный от роду цирк, а Дандер сыскал.

5

Воздух в трактире уже заметно загустел. Его не без труда расслаивали гармошки да баяны; повсюду висел удушливый чад. Циферблат настенных часов запотел столь сильно, что времени было не разобрать. Кто-то взвизгивал, кто-то вскрикивал; иных волокли на улицу, иные сами, тихо и беззвучно, валились под лавки. Всепроникающий шансон накладывался на гармошкины хрипы, и это создавало особую жирноватую хрипотцу. Мелькали грязно-белые тени, летали сковороды, визжали далекие поросята, и воздух, казалось, был переполнен липким перцем. Издалека доносился детский горшечный плач.

Палочки были разложены в ряд: разноцветные и монотонные.

Егор, позабыв о пиве, не мог отвести от них глаз.

– Ведь было же что-то хорошее? – вкрадчиво спрашивал его Маат, ерзая на лавке, ибо у него зудело в заду. – Ну, например.

Поколебавшись, Егор вытянул длинную красную палочку и осторожно положил перед собой.

– Что это? – нетерпеливо спросил Маат.

– Зоопарк, – ответил Егор.

– Тебя водили в зоопарк? – уточнил Маат.

– Да. Водили. Очень давно, мальчишкой малым. Там гуси, слоны и жирафы.

– И было хорошо?

– Да, было очень хорошо. Погожий день, майское воскресенье. Третье воскресенье мая, – вспомнил он, направляемый гайкой.

– Теперь гляди внимательнее и выбери еще один хороший день.

Хорошенько подумав, полупьяный Егор вытянул желтую.

– Что это?

– Велосипед. Тогда мне купили велосипед.

– Когда это произошло?

– Давно.

– Когда это произошло? – повторил Маат, глядя в упор.

– 24 августа 1979 года.

– Отлично. Клади его рядышком с зоопарком. А что для тебя было важнее – зоопарк или велосипед?

В этом гадком угаре, супротив соломенного верзилы, разговор принимал неприятный и непонятный оборот.

Подумав немного, полувековой Егор остановился на вело сипеде.

– Тогда мы чуть выдвинем желтую палочку вверх. Еще что вспомнишь?

– Маму, – выдавил Егор.

– Еще бы. Конечно, маму. Синяя палочка, рядом с желтой. Ты согласен? Выше других. Ну а еще? Аквариум? Футбольный мяч?

Егор уже не ходил к стойке и не добавлял соточку. Он глубоко задумался, и это занятие было ему непривычно. Дандер, усевшийся по соседству, вдруг понял, что наблюдает нечто крайне важное, хотя в этих двух мужиках, степенно беседующих, не было ровным счетом ничего особенного. Разве что палочки. Фигура, которая выстраивалась на липком столе, уже что-то напоминала ему; рука невольно потянулась за датчиком.

– Но аквариум не настолько важен, как мама и велосипед, – уверенно прохрипел Маат. И приспустил зеленую палочку. И рядом – футбольный мячик. Гляди – уже пять составляющих! Немного напоминает радугу… Папа?

Лицо мужика потемнело.

– Черная палочка. Пил мертвую и бросил нас, когда мне и двух не было.

– Значит, не помнишь его вовсе?

– К несчастью, помню.

– Черная палочка, ниже других. Рядом с синей.

– Зачем это всё? – вдруг взбунтовался Егор. Он ударил бокалом по столу, и Маат поспешно вывесил гайку поближе к нему.