Смеющийся труп - Лорел Гамильтон Страница 62

Жан-Клод стоял в центре и внимательно изучал обстановку. Потом его внимание привлек настенный календарь с пингвинами, который висел на кухне. Он приподнял страницы, чтобы посмотреть следующие месяцы, и не успокоился, пока тщательным образом не изучил все картинки с изображением этих нелетающих птиц.

Мне хотелось сказать ему, чтобы он отстал от моего календаря, но с другой стороны — что в этом такого? Я не делаю на нем пометок о назначенных встречах. Почему же меня так беспокоит, что он им, черт возьми, интересуется?

Я вернулась в гостиную к Ванде. Ночь становилась все необычнее.

— Не хочешь ли чего-нибудь выпить? — спросила я Ванду. Когда сомневаешься, лучше быть вежливой.

— Красное вино, если есть, — сказала Ванда.

— Прости, но я не держу ничего крепкого. Кофе, газировка с настоящим сахаром и вода. Выбирай.

— Газировку, — сказала Ванда.

Я достала из холодильника банку кока-колы.

— Тебе нужен стакан?

Она покачала головой.

Жан-Клод, прислонившись к стене, смотрел, как я хозяйничаю на кухне.

— Мне тоже не нужен стакан, — тихо сказал он.

— Не будь таким милым, — сказала я.

— Слишком поздно.

Я непроизвольно улыбнулась.

Моя улыбка, похоже, обрадовала его. Зато меня она просто вывела из себя. Жан-Клод — мастер усложнять жизнь. Он увидел аквариум и ленивой походкой направился к нему. Решил, значит, устроить себе экскурсию по моей квартире. Конечно, ничего другого я и не ожидала. Но по крайней мере мы с Вандой могли поговорить наедине.

— Черт, да он же вампир! — воскликнула Ванда. Казалось, она удивлена. И это, в свою очередь, удивило меня. Я всегда могу узнать вампира с первого взгляда. Мертвец есть мертвец, как бы ни был красив труп.

— А ты не знала? — спросила я.

— Нет, я же не кладбищенская приманка, — ответила Ванда. На лице ее отразилась тревога. Она настороженно следила за всеми движениями Жан-Клода. Ванда явно очень боялась.

— Что такое «кладбищенская приманка»? — Я протянула ей банку.

— Шлюха, которая обслуживает вампиров.

Кладбищенская приманка, вот это номер.

— Он тебя не тронет.

Она перевела взгляд на меня. Карие глаза смотрели пристально, словно пытались разглядеть, что у меня в голове. Не обманываю ли я ее?

Как ужасно приехать на квартиру к незнакомым людям и не знать, обидят они тебя или нет. Отчаяние или жажда смерти.

— Так значит, делать будем мы с тобой? — спросила она, продолжая изучать мое лицо.

Я моргнула. Я не сразу поняла, что она имеет в виду.

— Нет. — Я покачала головой. — Нет, я же сказала, что хочу только поговорить. Я имела в виду именно то, что сказала. — Наверное, я покраснела.

Видимо, меня подвел румянец. Она откупорила банку и отхлебнула.

— Ты хочешь, чтобы я рассказывала о том, как я обслуживала других людей, пока ты будешь делать с ним? — Она кивнула в сторону гуляющего вампира.

Жан-Клод стоял перед единственной картиной, которая висела у меня в комнате. Она была модернистская и хорошо сочеталась с остальной обстановкой. Серый, белый, черный и бледно-бледно-розовый. Это была одна из тех композиций, на которую чем дольше смотришь, тем больше форм в ней начинаешь видеть.

— Слушай, Ванда, мы с тобой просто побеседуем. Ничего больше. Никто ни с кем ничего делать не будет. Хорошо?

Она пожала плечами.

— Твои деньги. Можем делать все, что ты захочешь.

От этой фразы мне стало не по себе. Она это говорила всерьез. Я заплатила деньги. Она сделала бы все, что я хотела. Все? Это было слишком ужасно. То, что какое-то человеческое существо всерьез говорит «все». Конечно, она исключает вампиров. Даже у шлюх есть свои нормы.

Ванда улыбнулась мне. Перемена была просто разительна. Лицо осветилось. Она в одно мгновение стала красавицей. Даже глаза засияли. Это мне напомнило лицо беззвучно смеющейся Цецилии.

Но к делу.

— Я слышала, что ты была любовницей Гарольда Гейнора. — Никакой предварительной обработки, никаких разговоров о погоде. Долой одежду.

Улыбка Ванды погасла. Блеск юмора в глазах потух, сменившись осторожностью.

— Я такого не знаю.

— Да нет же, знаешь, — сказала я. Я все еще стояла, вынуждая ее смотреть на меня снизу вверх.

Она отпила колы и покачала головой, не глядя на меня.

— Ну же, Ванда, я знаю, что ты была пассией Гейнора. Признай это, и мы поедем дальше.

Она поглядела на меня и снова опустила глаза.

— Нет. Я тебя обслужу. Я позволю вампу смотреть. Я буду говорить с вами обоими грязно. Но я не знаю никакого Гейнора.

Я наклонилась и положила руки на подлокотники ее кресла. Наши лица были очень близко.

— Я не репортер. Гейнор никогда не узнает, что ты со мной говорила, если ты ему не скажешь.

Ее глаза расширились. Я проследила ее взгляд. Ветровка съехала вперед. Стал виден мой пистолет, и это, похоже, Ванде не понравилось. Хорошо.

— Поговори со мной, Ванда. — Голос мой звучал тихо. Мягко. Зачастую самым мягким тоном произносятся самые страшные угрозы.

— Кто ты, черт возьми, такая? Ты не из полиции. Ты не репортер. Работники социальной службы оружие не носят. Кто ты? — В последней фразе звучали нотки опасения.

Жан-Клод вошел в комнату. Оказывается, он уже побывал у меня в спальне. Чудесно, просто чудесно.

— Возникли сложности, ma petite?

Я не стала его одергивать. Ванда не должна знать, что в наших рядах раскол.

— Она упрямится, — сказала я и отошла от кресла.

Я сняла ветровку и бросила на стол в кухне. Ванда смотрела на пистолет. Чего я и добивалась.

Возможно, у меня не очень пугающая внешность, зато у меня есть браунинг.

Жан-Клод обошел вокруг кресла Ванды и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, словно он сделал ей больно. Я знала, что ничего подобного он не делал. Возможно, именно от этого она и вздрогнула.

— Он убьет меня, — сказала Ванда.

Я смотрю, многие говорят эту фразу про мистера Гейнора.

— Он никогда не узнает, — сказала я.

Жан-Клод потерся щекой о ее волосы. Его пальцы легонько поглаживали ее плечо.

— И к тому же, моя прелестница, его сегодня нет с тобой рядом. — Он говорил совсем тихо. — А мы есть. — Потом он прошептал ей что-то на ухо одними губами, так, что я не услышала.

Ванда его услышала. Глаза ее расширились, и она начала дрожать. Казалось, у нее начинается припадок. В глазах заблестели слезы.