Длинные тени - Эрин Хантер Страница 62

Рев грозы и треск огня вдруг исчезли, заглушенные грохотом крови в ушах Воробья. Он потряс головой, пытаясь вернуть себе слух и узнать, что же ответит Уголек на ужасные слова Белки.

— Ты лжешь! — недоверчиво ахнул Уголек.

— Нет, не лгу, — Белка говорила спокойно, но голос ее каким-то чудом заглушил шипение огня. — Ты видел, как я родила их? Видел, как выхаживала? Разве я жила с ними в детской до того, как они стали оруженосцами?

— Но… — пролепетал Уголек и замолчал.

Воробью показалось, будто он чувствует рой воспоминаний, теснящихся в голове обезумевшего кота.

— Я одурачила всех, даже Ежевику, — насмешливо добавила Белка. — Это не мои котята.

— И никто в нашем племени не знает об этом? — неуверенно поинтересовался Уголек.

— Нет. Они слепы, как и ты.

Воробей почувствовал, как в голове Уголька что-то сдвинулось, и тот снова приободрился.

— Как ты думаешь, что будет, когда я расскажу им? — прошипел он. — Думаешь, Грозовые коты позволят тебе остаться в племени, когда узнают, что ты лгала им? Ты лгала предводителю, лгала Ежевике, лгала своей сестре!

— Ты расскажешь им? — с болью воскликнула Белка.

— Неужели ты думаешь, меня что-то удержит? — сипло расхохотался Уголек. — Я все-таки заставлю тебя потерять то, что ты любишь больше всего на свете! Ежевика отвернется от тебя. А ты глупее, чем я думал, если надеялась, что я сохраню твою постыдную тайну! Я оставлю жизнь этим трем котам. Но твои страдания только начинаются.

Послышался шорох, и Уголек отошел от ветки.

— Воробей, тут ветка, — сипло сказал Львиносвет. Воробей почувствовал, как брат схватил его за шкирку, приподнял и поставил на шершавую кору. — Шагай прямо вперед, — приказал Львиносвет, поддерживая его сзади. — И быстрее!

* * *

Подталкиваемый Львиносветом, Воробей засеменил вперед, стараясь не обращать внимания на палящий жар и рев огня. Острая боль пронзила подушечку на его лапе, когда он наступил на горящую ветку, но Воробей только зашипел сквозь стиснутые зубы. Внезапно стена зноя исчезла, и он неуклюже свалился с ветки. Земля под лапами была горячая, но не горящая! Он был спасен!

Через несколько мгновений Львиносвет и Остролистая присоединились к нему.

Над их головами сердито грохотал гром, но его раскаты уже затихали. Гроза уходила. Милосердный дождь вновь хлынул с неба, прибивая к земле огонь. Ветер стих, так что падающих деревьев тоже можно было не бояться. Из лежавшего внизу оврага послышались кошачьи крики — наверное, Грозовые воители вернулись в свой лагерь и заметили котов, стоявших на вершине утеса. Но Воробью и его брату с сестрой было сейчас не до них.

— Белка? — раздался рядом дрожащий голос Остролистой. — Это ведь неправда, да? Мы твои дети?

Повисла долгая тишина, но Воробей уже знал ответ. Он растворился в чувствах Белки, его терзала ее тоска, боль и сожаление, но сильнее всех этих ужасных переживаний была всепоглощающая любовь — материнская любовь к своим детям. И тогда Воробей понял самое главное: сколько бы правды не было в словах Белки, она все равно любила их. Но она не была их матерью.

— Простите меня, — прошептала Белка. — Я давно должна была открыть вам правду.

— О чем ты говоришь? — рявкнул Львиносвет, и Воробей невольно зажмурился, почувствовав нарастающий гнев брата.

— Мы думали, так будет лучше для всех! — дрожащим голосом ответила Белка. — Клянусь вам, это было самое тяжелое решение в нашей жизни.

— В нашей? — резко переспросил Львиносвет. — Кто такие мы?!

Белка ничего не ответила, а в голове у нее царил такой хаос любви, сожаления и отчаяния, что Воробью не удалось ничего выяснить.

— Ежевика знает? — срывающимся голосом спросила Остролистая. Воробей услышал, как она в смятении рвет когтями обугленную траву.

— Он никогда в жизни ни словом не солгал вам, — с горечью ответила Белка. — Он… он ничего не знает.

— И ты заставила его поверить в то, что мы его дети? — завизжала Остролистая. — Ты и ему лгала! Но… если вы не наши родители, то чьи же мы дети?

Воробей снова проник в мысли Белки, пытаясь добраться до ее воспоминаний, но увидел лишь снег, долгое путешествие, колючие кусты ежевики и страшное чувство вины, пригибающее плечи к заснеженной земле. Рядом с матерью шел кто-то еще, но Воробью так и не удалось понять, кто именно.

— Я не могу вам сказать, — еле слышно прошептала Белка.

— Можешь, просто не хочешь! — с болью и злобой прорычал Львиносвет.

Воробей знал, что те же самые чувства сейчас терзают Остролистую, но сам он оставался странно спокойным, словно ужасная правда Белки не была для него новостью. Если они действительно были котами из пророчества, наделенными силой звезд, то и рождение их должно быть отмечено чем-нибудь удивительным! Просто сейчас им открылась еще одна правда, только и всего. Они узнали о событии, которое произошло много лун тому назад, но которое до сих пор отбрасывает длинные тени на настоящее.

— Простите меня, — уже тверже ответила Белка. — Я знаю, что вы имеете право осуждать меня, но знайте, что я не могла бы любить вас больше, будь вы моими собственными детьми! Я так горжусь вами.

— Убирайся и оставь нас в покое! — с ненавистью прошипела Остролистая. — Ты не имеешь никакого права гордиться нами и вообще чувствовать к нам хоть что-то! Мы верили, что ты наша мать, а ты…

— Пожалуйста… — жалобно пролепетала Белка.

— Уходи, — твердо сказал Львиносвет.

Страшное горе тяжелым облаком окутало Белку, и Воробей едва удержался, чтобы не броситься к ней. Он услышал, как она повернулась и, не замечая боли, побрела сквозь дымящиеся заросли по горящим листьям.

* * *

Трое котов долго молчали. Воробей оцепенел от потрясения, и знал, что его брат с сестрой чувствовали то же самое. Они едва не погибли, они столкнулись с безумной ненавистью Уголька, но самым страшным ударом для них стало признание Белки.