Саломея. Портрет Дориана Грея - Оскар Уайльд Страница 62

– Упадок мне милее.

– А как же искусство? – спросила Глэдис.

– Оно – болезнь.

– А любовь?

– Иллюзия.

– А религия?

– Распространенный суррогат веры.

– Вы скептик.

– Ничуть! Ведь скептицизм – начало веры.

– Да кто же вы?

– Определить – значит ограничить.

– Ну дайте мне хоть нить!..

– Нити обрываются. И вы рискуете заблудиться в лабиринте.

– Вы меня окончательно загнали в угол. Давайте говорить о другом.

– Вот превосходная тема – хозяин дома. Много лет назад его окрестили Прекрасным Принцем.

– Ах, не напоминайте мне об этом! – воскликнул Дориан Грей.

– Хозяин сегодня несносен, – сказала герцогиня, краснея. – Он, кажется, полагает, что Монмаут женился на мне из чисто научного интереса, видя во мне наилучший экземпляр современной бабочки.

– Но он, надеюсь, не посадит вас на булавку, герцогиня? – со смехом сказал Дориан.

– Достаточно того, что в меня втыкает булавки моя горничная, когда сердится.

– А за что же она на вас сердится, герцогиня?

– Из-за пустяков, мистер Грей, уверяю вас. Обычно за то, что я прихожу в три четверти девятого и заявляю ей, что она должна меня одеть к половине девятого.

– Какая глупая придирчивость! Вам бы следовало прогнать ее, герцогиня.

– Не могу, мистер Грей. Она придумывает мне фасоны шляпок. Помните ту, в которой я была у леди Хилстон? Вижу, что забыли, но из любезности делаете вид, будто помните. Так вот, она эту шляпку сделала из ничего. Все хорошие шляпы создаются из ничего.

– Как и все хорошие репутации, Глэдис, – вставил лорд Генри. – А когда человек чем-нибудь действительно выдвинется, он наживает врагов. У нас одна лишь посредственность – залог популярности.

– Только не у женщин, Гарри! – Герцогиня энергично покачала головой. – А женщины правят миром. Уверяю вас, мы терпеть не можем посредственности. Кто-то сказал про нас, что мы «любим ушами». А вы, мужчины, любите глазами… Если только вы вообще когда-нибудь любите.

– Мне кажется, мы только это и делаем всю жизнь, – сказал Дориан.

– Ну, значит, никого не любите по-настоящему, мистер Грей, – отозвалась герцогиня с шутливым огорчением.

– Милая моя Глэдис, что за ересь! – воскликнул лорд Генри. – Любовь питается повторением, и только повторение превращает простое вожделение в искусство. Притом каждый раз, когда влюбляешься, любишь впервые. Предмет страсти меняется, а страсть всегда остается единственной и неповторимой. Перемена только усиливает ее. Жизнь дарит человеку в лучшем случае лишь одно великое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это великое мгновение переживать как можно чаще.

– Даже если оно вас тяжело ранит, Гарри? – спросила герцогиня, помолчав.

– Да, в особенности тогда, когда оно вас ранит, – ответил лорд Генри.

Герцогиня повернулась к Дориану и посмотрела на него как-то странно.

– А вы что на это скажете, мистер Грей? – спросила она.

Дориан ответил не сразу. Наконец рассмеялся и тряхнул головой.

– Я, герцогиня, всегда во всем согласен с Гарри.

– Даже когда он не прав?

– Гарри всегда прав, герцогиня.

– И что же, его философия помогла вам найти счастье?

– Я никогда не искал счастья. Кому оно нужно? Я искал наслаждений.

– И находили, мистер Грей?

– Часто. Слишком часто.

Герцогиня сказала со вздохом:

– А я жажду только мира и покоя. И если не пойду сейчас переодеваться, я его лишусь на сегодня.

– Позвольте мне выбрать для вас несколько орхидей, герцогиня, – воскликнул Дориан с живостью и, вскочив, направился в глубь оранжереи.

– Вы бессовестно кокетничаете с ним, Глэдис, – сказал лорд Генри своей кузине. – Берегитесь! Чары его сильны.

– Если бы не это, так не было бы и борьбы.

– Значит, грек идет на грека?

– Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину.

– И потерпели поражение.

– Бывают вещи страшнее плена, – бросила герцогиня.

– Эге, вы скачете, бросив поводья!

– Только в скачке и жизнь, – был ответ.

– Я это запишу сегодня в моем дневнике.

– Что именно?

– Что ребенок, обжегшись, вновь тянется к огню.

– Огонь меня и не коснулся, Гарри. Мои крылья целы.

– Они вам служат для чего угодно, только не для полета: вы и не пытаетесь улететь от опасности.

– Видно, храбрость перешла от мужчин к женщинам. Для нас это новое ощущение.

– А вы знаете, что у вас есть соперница?

– Кто?

– Леди Нарборо, – смеясь, шепнул лорд Генри, – она в него положительно влюблена.

– Вы меня пугаете. Увлечение древностью всегда фатально для нас, романтиков.

– Это женщины-то – романтики? Да вы выступаете во всеоружии научных методов!

– Нас учили мужчины.

– Учить они вас учили, а вот изучить вас до сих пор не сумели.

– Ну-ка, попробуйте охарактеризовать нас! – подзадорила его герцогиня.

– Вы – сфинксы без загадок.

Герцогиня с улыбкой смотрела на него.

– Однако долго же мистер Грей выбирает для меня орхидеи! Пойдемте поможем ему. Он ведь еще не знает, какого цвета платье я надену к обеду.

– Вам придется подобрать платье к его орхидеям, Глэдис.

– Это было бы преждевременной капитуляцией.

– Романтика в искусстве начинается с кульминационного момента.

– Но я должна обеспечить себе путь к отступлению.

– Подобно парфянам?

– Парфяне спаслись в пустыне. А я этого не могу.

– Для женщин не всегда возможен выбор, – заметил лорд Генри. Не успел он договорить, как с дальнего конца оранжереи донесся стон, а затем глухой стук, словно от падения чего-то тяжелого. Все всполошились. Герцогиня в ужасе застыла на месте, а лорд Генри, тоже испуганный, побежал, раздвигая качавшиеся листья пальм, туда, где на плиточном полу лицом вниз лежал Дориан Грей в глубоком обмороке.

Его тотчас перенесли в голубую гостиную и уложили на диван. Он скоро пришел в себя и с недоумением обвел глазами комнату.

– Что случилось? – спросил он. – А, вспоминаю! Я здесь в безопасности, Гарри? – Он вдруг весь затрясся.

– Ну конечно, дорогой мой! У вас просто был обморок. Наверное, переутомились. Лучше не выходите к обеду. Я вас заменю.