Волчонок - Генри Лайон Олди Страница 62

— Ррравняйсь! Смиррр-на!

Строй окаменел.

— Деканам приступить к осмотру личного состава!

Командовал незнакомый декурион. Ливии Метеллы видно не было. Вдоль строя двинулись четыре декана, придирчиво осматривая бойцов. Они напоминали таможенных псов, вынюхивающих наркоту.

— Почему воротничок нараспашку?!

— Где подсумок, боец?!

— Оружие к осмотру! Не заряжено?! Рядовой Кацелий?

— Так точно!

— Два наряда вне очереди!

— Есть два наряда вне очереди…

Декан Прастина возник перед Марком как бес из табакерки. Осматривал долго, с въедливостью заклятого врага. Потребовал предъявить оружие. Марк предъявил. Прастина скрипнул зубами: придраться снова было не к чему. Кусая губы, он двинулся дальше, не задерживаясь возле других бойцов.

— Вольно. Отбой учебной тревоги. Р-р-разойдись!..

И через час:

— Центурия, подъем! Тревога!

Сирена, багровые сполохи, топот ног, сдавленная брань… Карусель, подумал Марк. Знаем, проходили. В училище, на первом курсе. Спать хотелось до одури. Кружилась голова. «Р-разойдись!»; мутная, беспокойная дрема; «Центурия, подъем!..» Декан Прастина скользнул по Марку бессмысленным взглядом сомнамбулы и протопал дальше на деревянных ногах. Не узнал спросонья? Вряд ли. Лопоухому было уже все равно — лишь бы скорее упасть и отрубиться. Марку хотелось того же. Мысли путались, в груди под сердцем копилась тупая злоба. Тыкалась в ребра, искала выход. Салабона нашли? Примерного? Подъем-отбой, упал-отжался? Значит, выслуживаюсь? Штык вам в очко, чтоб голова не болталась! Буду как все. Раздолбаем, по меткому определению врача.

Прав Ноний, не хер прогибаться…

Четвертая серия сорвала Марка, что называется, с нарезки. Плохо соображая, что делает, дрожа от липкого, дурманного куража, он ужом ввинтился под собственную койку — благо спал на нижней, — свернулся калачиком и провалился в сон. Жесткий пол показался ему мягче перины. Идите в задницу с вашими тревогами! Мы свое в училище «откаруселили». Он беззастенчиво продрых и сирену, и команду «Центурия, подъем!», и отбой, и суматоху, начавшуюся в пятый раз. Скорее всего, никто бы его не хватился, если бы из-под койки в самый разгар проверки не высунулась босая нога. Об нее споткнулся декан Прастина, едва не упав. Лопоухий тупо уставился на препятствие, заморгал, пытаясь навезти резкость, — и вдруг оскалился с волчьим энтузиазмом.

— Подъем, боец! Подъем, я сказал!

Марк не реагировал. Ему снились щелчки кнута. Только звук, похожий на свет; острые вспышки в кромешной темноте. Иногда контрапунктом наслаивался топот копыт. Это началось недавно, вскоре после дуэли с Катилиной. Кнуты, подарки деда, Марк взял с собой на Сечень как личное имущество. Сдал опциону под расписку, понимая, что до конца службы кнутов ему не видать как собственных ушей. Зачем брал? Талисман?! Какой, к бесу, талисман… Вот: каждую ночь — шамберьер. Терпи, боец! Сон отступал, возвращался, делался громче или тише, но никогда не исчезал совсем. Шамберьер, стоило смежить веки, задавал ритм, куда-то вел, что-то приказывал. Марк не знал, что именно. Он мучился этим вопросом, когда Прастина ухватил его за щиколотку и потянул на себя, выволакивая под мигающий багрянец «алармов». Кнут щелкнул над самым ухом, Марк рефлекторно брыкнул свободной ногой, попытался сесть, стукнулся головой о днище койки — и проснулся.

В проходе на четвереньках, вернее, на трех точках стоял декан Прастина. Тихонько поскуливая, лопоухий зажимал ладонью нос. На пол с дробным звуком падали тяжелые черные капли. Пятка Марка тоже была измазана в крови.

— Сссука! — просипел Прастина.

Декан встал и, сгорбившись, пошел прочь между койками.

— …Рядовой Тумидус!

— Я!

— Четыре наряда вне очереди!

— Есть четыре наряда вне очереди.

— Марк!

Из-за поворота коридора воровато выглядывал рядовой Ноний. Он был первым, кто заговорил с Марком. Весь день, с утреннего построения и до ужина, рядового Тумидуса окружал кордон отчуждения. Казалось, Марка накрыл колпак гасящего звуки конфидент-поля. Поле отличалось дивной избирательностью: приказы обер-декуриона Метеллы и центуриона Ульпия оно пропускало без препятствий. Как и ответы Марка: «Так точно!», «Никак нет!», «Есть!» Все остальное колпак глушил намертво. Солдаты Марка сторонились, а случайно встретившись взглядами, спешили отвернуться.

— Иди сюда!

Марк подошел.

— Ты в наряд? Сортир драить?

Марк кивнул.

— Тебя в сортире учить будут.

— В смысле?

Ноний опасливо оглянулся. В коридоре никого не было.

— В смысле, бить.

— Прастина? Пусть учит.

— Старики. Деканы. Первым Крысобой зайдет. Декурион, здоровый такой. Он всегда первым заходит. С одного удара валит. Потом остальные набегут… Главное, не отбивайся, понял? Только разозлишь. Они попинают и отстанут. Ты это… все нормально будет…

VI

Из крана текло.

Кто-то подвязал кран тряпкой, серой и волокнистой. Тряпка набухла, нижний край свесился до мойки — и вода, капля за каплей, с раздерганной бахромы падала в слив. Временами капли превращались в тонкую струйку. Ее журчание раздражало горше комариного зуда.

К слову, это был не единственный текущий кран.

Марк поставил ведро к стене. Прислонил рядом швабру, оперся плечом о холодный кафель. Плитка местами выщербилась — и на стенах, и на полу. Сколы неприятно блестели: такие дорожки оставляют слизни. От сырого, пахнущего хлоркой воздуха першило в горле. Из писсуаров воняло. Двери кабинок держались на честном слове. Где-то далеко, в другой жизни, люди шли в ионный душ, раздумывая, какую заказать модельную стрижку. Далеко, не здесь. Здесь солдат учили жизнь понимать. Это значило: обходиться без даров цивилизации.

Крысобой бьет первым, вспомнил он. Не сопротивляйся. Крысобой бьет, ты падаешь, и вбегают деканы. Свернись клубочком и терпи. Так будет лучше. Значит, клубочком. На мокром, захезанном полу. Колени к подбородку, голову втянуть в плечи. Локти прикрывают ребра, ладони — челюсть. Поза зародыша. Мне помогут родиться заново — другим человеком.

Терпи, солдат, легатом будешь.

Скрипнула дверь. Марк никогда не видел Крысобоя, но сразу уверился: это он. На голову выше Марка, вдвое шире в плечах. Брюхо Крысобоя свисало через ремень. Гора плоти, и над ней — лицо невинного младенца, скорее девочки, чем мальчика. Крысобой улыбался. Как Марк ни старался, он не мог уловить в улыбке декуриона даже тени злорадства или насмешки. Так улыбаются умственно отсталые, когда им дарят сладости.

— Ты, — сказал Крысобой, — службы не знаешь.

Вразвалочку он подошел к Марку и взял провинившегося солдата за грудки. Плотная ткань гимнастерки затрещала. Марк решил, что сейчас его ударят спиной о стену. Нет, Крысобой не торопился. Улыбаясь, он смотрел на добычу с ласковостью, от которой делалось страшно. Подбородок декуриона мерно двигался: Крысобой жевал жвачку. Изо рта великана пахло ментолом и кислятиной изжоги.