Дурная кровь - Даха Тараторина Страница 62

Да что ж этим тварям не живётся-то мирно?! Причём, что одним, что вторым!

Те, что с клыками и когтями, повылезали из нор и полезли к людям… Ладно бы просто к людям, к несчастной троице полезли, будто им мёдом намазано! Правду, что ли, балакают? Неужто действительно дурные притягивают неприятности? Да шварги с ней, с нечистью! Другие твари куда как хуже! Сидят в домах, детей, внуков растят, песни вечерами распевают и не стесняются обращаться к колдуньям, коли доведётся хворь подхватить али рубануть топором по пальцу. Колдуньи-то добрые, вылечат. Такие дурочки, как Талла, ещё и платы не возьмут! А как беда приключится, — так дурных первыми обвиняют! На заклание, камнями побить грозятся, а то и королю сдать. Лучше бы уж камнями, право слово…

Верд скалил зубы, что дикий зверь, и медленно-медленно выписывал в воздухе затейливые символы кончиком меча — не подходи! Не угадаешь, кого первым поцелует острое лезвие…

Но мужики, хоть и тряслись, хоть и мечтали наверняка спрятаться в подвале, покуда монстр, целенаправленно подрывающий стену, не уберётся, всё ж не отступали. Заходили сбоку, который прикрывал куда менее ловкий Санторий, и плотоядно позыркивали на хрупкую девчонку, которая, как бы ни старалась, не спасёт их ни собственной жизнью, ни смертью.

— Первого, кто сунется, оставлю без головы, — без угрозы, спокойно предупредил наёмник.

Храй с приятелем переглянулись: становиться первым безголовым не тянуло ни одного из них. Как, впрочем, и вторым или даже третьим. Отто выступил вперёд, не пытаясь напасть.

— Батя? — сын потянул его за пояс, медведь покачнулся на костылях, но устоял.

— Порубишь калеку? И что же, воинская честь позволит?

Наёмник прищурился:

— Нету у меня чести. Ни воинской, ни ещё какой.

— И совести тоже нету, — подбрехал Санни, — так что, не сомневайся, ещё как порубит!

Вообще-то, служитель очень надеялся, что до драки не дойдёт. Потому как, хоть Верд и знал прекрасно, что такое вражья кровь, но калеку убивать не стал бы. Так, поколотил, не боле.

Сам охотник не думал. Страшно думать. Потому что придётся решить, нужно ли убивать невиновных людей. Злых, напуганных, готовых пустить на корм нечисти и его, и друзей, но всё ж невиновных. Пока что. Он бы мог, справился… Но что скажет дурная девчонка, которая уже несколько ночей просыпается от кошмаров? Будет ли ей видеться в сумерках ещё одна бойня? От дикого зверья, от воинов, от нечисти Верд смог бы её защитить. А вот от кошмаров — нет.

— Здесь ребёнок, — Отто, не глядя, поймал лапищей макушку сына. — Ты правда позволишь умереть и ему? Ради дурной девки?

— Сами вы… — буркнула Талла.

— Я эту тварь видел. Сожрёт всех и не подавится.

Верд наставил меч на харчевника:

— И ты предпочтёшь отдать в жертву невинную девушку из-за собственной трусости? Потому что побоялся сразиться?

Отто нахмурился и кивнул: да, предпочтёт. Потому что для него есть вещи дороже чести.

— Да! Отдадим. Что тебе дурная? — Храй рванул вперёд, намереваясь схватить Таллу за косу, но тут же получил рукоятью меча по переносице и, ловя бордовые капли, так же быстро отскочил.

— Мы ж ничего супротив вас не имеем, зуб даю! — косоглазый приближаться не спешил, но руку назад завёл: не иначе, незаметно вытащить из-за пояса нож. — Мы токмо зверя хотим отвадить…

Дурная тронула охотника за плечо. Когда они проезжали под пушистыми ёлками, снег с веток падал на плечи так же легко. Наёмник и не подумал поворачиваться. Слишком хорошо он узнал эту девку, прекрасно понял, что сейчас дурочка предложит.

— А если правда? — прошептала она, но наёмник перебил.

— Я убью эту тварь.

Косоглазый от удивления ткнул в стену, за которой деловито урчала нечисть, кончиком охотничьего ножа:

— Эту?! Зуб даёшь?

Верд описал мечом широкий круг, точно рисуя невидимую границу:

— Кто сунется к моим людям, не выживет. Тварь я убью. Вас — тем более.

Отто стукнул костылём по полу.

— Не убьёшь. Эту — не убьёшь. Можем только откупиться…

— Я не привык торговаться с такими, как он. Или вы, — Верд быстро пересёк комнату, пройдя в опасной близости от Отто и строго взглянув ему в глаза. И слов не надо: всякому ясно, что любой, кто ослушается приказа, поплатится. Если, конечно, наёмник сам воротится. Прежде чем откинуть засов, мужчина помедлил. «Одумался», — решили завсегдатаи, но не тут-то было. Неслышно, точно в раздумьях, побарабанив по дереву, он всё же решился: — Санни, сбереги её, — и вышел, не дожидаясь ответа.

Служитель и кивнуть не успел.

Если по-честному, Верд умел делать хорошо не так уж много вещей. Но одно у него всегда выходило ладно: орудовать мечом. Ежедневно упражняясь, до мозолей, до огрубевшей, бесчувственной кожи, он стал мастером, супротив которого мало кто выстоит. Разве что такой же одинокий и никому не нужный вояка.

Никому не нужный… Это раньше он так считал. А теперь он подпирал спиной дверь, за которой пряталась его странная, дурная, ненормальная семья. Когда-то наёмник был страшен в бою потому, что не цеплялся за жизнь, в любой миг был готов умереть и утащить с собой врагов. Теперь он страшнее в разы: потому что есть, ради кого выживать.

Он тихонько присвистнул. Ветер подхватил звук, закружил в суете пушистых снежинок и отнёс к лохматому зверю с сильно выступающими вперёд, на манер кабаньих, четырьмя клыками, которыми тот успешно подрывал сруб. Утробно похрюкивающая тварь остановилась, прислушиваясь: почудилось или и впрямь излишне наглый обед сам вышел навстречу? А потом ветер донёс и запах. Сочный запах крепкого, сильного, жилистого человека, который так хорошо станет хрустеть на зубах… На тех, что покамест прячутся за выступающими клыками в широкой, от уха до уха, пасти: аккурат отхватить ногу!