Закон девяток - Терри Гудкайнд Страница 62

Пусть и смутно, он начинал понимать, что нельзя сидеть сложа руки.

И еще одна мысль проявилась в сознании: никто не придет на помощь.

Надо действовать самому, или будет хуже. Генри успел объяснить это достаточно внятно. Мать тоже пострадает, но самая большая беда выпадет на долю Джекс.

Если Алекс хочет предотвратить такой поворот событий, он обязан что-то предпринять.

— Ну ладно, — заявил Генри, когда они наконец добрались до солярия мужского отделения. — Посиди тут и пораскинь мозгами, понял?

— Да… — отозвался Алекс.

Санитар подвел его к диванам, которые были расставлены вдоль стен. Алекс беспрекословно присел. Группа мужчин в другом конце комнаты смотрела телевизор. Алекс уставился в пол.

Услышав какой-то скрипучий звук, он поднял лицо и понял, что скрип исходит от башмаков с черными подошвами.

— Время перекусить, — сказал обрюзгший санитар, вкатывая тележку с бутербродами.

— Давай, Алекс, подкрепись, — приказал Генри.

Молодой человек молча кивнул.

— А пока суд да дело, подумай о разных разностях. Особенно над ответами, которые мы хотим услышать, потому что наше терпение на исходе. Ты меня понял?

Алекс вновь кивнул, не поднимая лица.

Генри сунул ему в руку бумажную тарелку с сандвичем, затем взял с тележки пластиковый стаканчик с питьем оранжевого цвета.

— На, держи. Еще поговорим.

И вновь молодой человек кивнул, не поднимая глаз. Следя за удаляющимся Генри, он отхлебнул из стаканчика, но глотать не стал, а просто держал ледяную жидкость во рту, пока мозг отчаянно пытался нащупать путь действий. Процесс напоминал попытку сдвинуть гору языком.

Алекс прожевал несколько кусков пресного сандвича, краем уха прислушиваясь к звукам телевизора, где шла какая-то викторина. Аудитория за кадром время от времени разражалась смехом. Следившие за телешоу больные никак на это не реагировали.

Алексу нужны были ответы.

Не чувствуя голода, он отложил тарелку. Посидел некоторое время, пялясь в пустоту и страдая от собственной неспособности ясно мыслить.

Единственный образ, более-менее четко стоявший перед глазами, относился к Джекс. Где-то внутри копошилась эмоция, чем-то с ней связанная.

Алекс наконец встал и самостоятельно побрел к себе в палату, упорно пытаясь нащупать решение, что и как делать. Увы, студенистый торазиновый туман слишком плотно обволакивал и без того зыбкие мысли, не давая им выкристаллизоваться в окончательные формы. Шаркая по коридору, молодой человек в какой уж по счету раз понял, что лекарства не дают ему придумать способ сопротивляться.

Из какого-то далекого угла приползло новое соображение. Что, если неспособность внятно мыслить не является главным препятствием? Что, если он концентрирует внимание на внешнем проявлении проблемы, а не смотрит в корень? Задача-то в том, чтобы устранить причину такой неспособности. Получается, надо убрать принципиального виновника: лекарства…

Добравшись до палаты, Алекс сел в кресло. Свет дня, сочившийся сквозь матированное оконное стекло, потихоньку померк. Донесся запах пищи — по коридору катили раздаточную тележку. По-видимому, больных здесь принято кормить в солярии. Когда в палату просунула голову одна из медсестер, Алекс молча кивнул.

Сидя под негромко гудевшими лампами дневного света, он упорно цеплялся за ядро решения: надо избавиться от лекарств, чтобы начать мыслить ясно. Если он хочет найти какой-то выход, первым делом требуется придумать, как не дать себя пичкать проклятыми препаратами. А уж после этого заработает голова.

Вот только каким образом проделать такой фокус? Эти люди вечно стоят рядом, следят, чтобы он проглотил положенную дозу. Если воспротивиться, заставят силой.

Ответ пришел как бы сам собой.

Надо притвориться. Сделать вид, что все проглотил. Обмануть их. Ладно, допустим. Но как?

Время шло, а молодой человек продолжал сидеть и мучиться поиском ускользающего решения. Если не удастся найти правильный способ, пострадает Джекс.

Как и откуда пришла идея, он не знал. Некая глубинная часть его души, его воли мертвой хваткой вцепилась в сверкнувшую разгадку, не позволяя ей вновь ускользнуть в забвение.

Итак, если увернуться от приема лекарств, то голова вновь начнет соображать, и тогда — может быть! — он сумеет сам себе помочь.

Алекс встал, включил ночник над койкой, затем погасил потолочные лампы. Небольшой ночник давал куда меньше света, однако вполне позволял видеть обстановку в палате, хотя сейчас в ней было гораздо темнее, чем в коридоре. Как раз то, что нужно.

Утомившись от раздумий и физических усилий, ушедших на борьбу с выключателями, он упал в кресло и стал ждать, когда явится медсестра с дозой ежевечерних лекарств.

Два раза за это время он погружался в сон.

Из очередного забытья его вывел стук в дверь. Тут же раздался мелодичный голос, объявивший, что настала пора принимать медикаменты. Эта женщина была ему знакома — одна из самых приветливых медсестер, толстушка с усыпанным веснушками лицом и постоянной улыбкой на губах.

— Я принесла вам лекарства.

Алекс кивнул и, не успела медсестра задуматься, требуется ли здесь чья-то помощь, с готовностью потянулся к бумажной чашечке с торазином, которая стояла на подносе.

Влив приторную жидкость в рот, Алекс сразу опустил подбородок, корча гримаску и дергая кадыком. Скомкал чашечку в кулаке и уронил ее в корзину возле кресла.

На самом деле глотать он не стал. Просто придержал вязкий сироп под языком.

Медсестра протянула поднос ближе. Алекс вытряхнул в рот пилюли из второй чашечки и, не давая им выскользнуть из-под языка, бросил скомканный стаканчик в мусор.

Женщина безразлично зевнула, поджидая, пока пациент смоет пилюли водой. Алекс усилием воли подавил желание последовать ее заразительному примеру и опрокинул третий стаканчик в рот. Не теряя ни секунды, он опустил подбородок и, делая вид, что проглотил воду, в действительности выплюнул ее обратно в стаканчик, вместе с пилюлями и сиропом.

Тут же скомкав чашечку, он бросил ее в корзину вслед за первыми двумя.

— Спокойной ночи, Алекс, — на ходу сказала медсестра, торопясь к другим больным.

Молодой человек остался сидеть в темной палате, не испытывая ни радости, ни хотя бы возбуждения.

И все же он знал, что, когда медикаменты начнут вымываться из организма, он наконец испытает эти восхитительные эмоции.