Спицы в колесе сансары - Надежда Первухина Страница 62

— Да ладно! Давайте-ка лучше побратаемся! Слуги, еще вина!

Было принесено вино и закуски (верченые-копченые-печеные…), и главари двух шаек побратались, Ли Пин назвал Друкчена своим братом. Побратались и все остальные.

— Скажи, брат Друкчен, отчего ты не похож на остальных смертных людей? — спросил Ли Пин, пока пир шел своим чередом. — Называешь ты себя Чужестранцем, волосы у тебя из чистого золота, а глаза словно сапфиры… Кто сотворил с тобой такое?

— Маги и доктора принцессы. Дело в том, почтенный Ли Пин, что я сначала жил не в Шамбале, был простым смертным. Но волею богов заброшен я был в Шамбалу — почти мертвым. По воле принцессы Ченцэ меня оживили и вылечили. Поэтому я вечный ее должник и поэтому должен-таки раздобыть воду, возвращающую девственность.

— Мы все раздобудем! — заверил его Ли Пин. — А пока пускай продолжается пир! Почему ушли певички и музыкантши? Пусть вернутся и споют нам что-нибудь душещипательное. Сердцу песни хочется!

Сказано — сделано. В зал снова пришли музыкантши и певички, и одна из них под аккомпанемент цимбал запела песню на мотив «Луны над восточной рекой»:

Судьба ко мне подобралась, грозя

За все, что жизнь отрезала чертою…

Мне снится тот, кого любить нельзя,

Его лицо прозрачно-золотое.

Его ладони кроткий свет струят,

И губ его касается молитва.

Он снится мне, и снова плачу я,

И снова жизнь на камушки разбита.

Останься там! Границ не пересечь,

Когда судьба решила все заранее.

Мне снится смех, печаль, улыбка, речь,

Как созданные для моих страданий.

Но я смогу проснуться. И смогу

Пойти к другим, где проще все и тише.

А тот, кто снится, — я пред ним в долгу:

Он душу мою поднимает выше.

— Это поет моя внучка Цыси, — с гордостью сказал Ли Пин, хотя выглядел он так молодо, что удивительно было, как у него имеются внуки. — Она не замужем. А ты женат, Друкчен?

— Был женат еще в прошлой жизни, — сказал Друкчен. — Но жена умерла и оставила мне ребенка двух лет, о котором я ничего теперь не знаю. Открою тебе сердце, владыка: здесь, в Шамбале, я познакомился с хозяйкой веселого заведения по имени Мой-нян. Она отправилась с нами в этот поход, но затем избрала другой путь.

— Это как же? — удивились все вожди.

— На нашем пути возникло великое чудовище — Кайминшоу. Его девять голов благосклонно поглядели на Мой-нян, и она согласилась стать его супругой и жить на горе Куньлунь. Так что я опять остался без подруги сердца.

— Это легко поправить, — рассмеялся Ли Пин. — Цыси, иди-ка сюда!

Девушка, стройная, как ива, и прекрасная, как сон в нефритовом павильоне, подошла к деду и вежливо всем поклонилась.

— Цыси, вот тебе муж, — сказал Ли Пин. — Он хорош собой, второго такого не найдешь во всей Шамбале. Согласна ли ты пойти за него?

— Я почту это за честь, дорогой дедушка, — сказала Цыси. — Но захочет ли господин взять в жены такую неумеху, как я?

— Не скромничай, — заметил дед. — Ты отлично справляешься с хозяйством, останавливаешь на скаку коня, без страха входишь в горящую пагоду, метче других женщин стреляешь из лука. Ты будешь прекрасной женой Друкчену. Вот и породнимся еще раз!

Друкчен и Цыси принялись кланяться, благодаря за милость.

— Вашу свадьбу сыграем завтра, завтра как раз благоприятный день для свадеб. Цыси, у тебя готово приданое?

— Да, господин дедушка.

— Вот и отлично. Скажи матери, что выходишь замуж. Впрочем, я сам с нею переговорю.

Цыси кивнула и удалилась, а пир продолжался своим чередом. Немало было съедено и выпито, уже и луна взошла. Тогда Ли Пин предложил всем выйти на крышу — любоваться луной и ночным Ляншаньбо. Взяли с собой легкого вина и крепкого чаю, расселись на крыше и стали беседовать о возвышенных вещах. Среди вождей Ляншаньбо оказались два поэта: Оуян Сю и Рю Дарю. Ли Пин провозгласил меж ними поэтическое состязание:

— Победит тот, кто прочтет лучшие стихи об осени! Я так люблю осень!

Первым читал Оуян Сю:

Я чувствую дыханье сентября

В непреходящем мареве июля.

Увы, увы, меня не обманули —

Ничто в судьбе не происходит зря.

И горечь встреч, и сладкий час разлук

Предписаны как вечное лекарство.

Душа моя, живи, люби и кайся

Среди знакомых и незримых мук.

Придет сентябрь. Закружится листва

В беспечном, нежном и прекрасном танце.

Душа моя, сама собой останься!

Живи, покуда ты еще жива.

Твори добро, пока еще добра.

Встречай и провожай одной молитвой…

И будут дни, как слезы, не излиты.

И жизнь тебе подарит свой февраль.

— Великолепно! — промолвил Ли Пин, и все остальные подтвердили его мнение. Поэту немедленно налили горячего зеленого чаю, крепкого как поцелуй в губы. Оуян Сю испил и стал с веселой искоркой в глазах поглядывать на своего соперника-поэта: дескать, что же он выдаст?

Но Рю Дарю не смутился. Он вышел к балконной ограде и сказал:

— Стихи божественного господина Оуяна бесподобны, но позвольте и моему ничтожеству прочесть некую безделку. Она была написана в ответ на стихи знаменитой куртизанки Юйлин Шэнь.

Все захлопали в ладоши, воодушевляя поэта, и он прочел:

Да, ты права, и память нужно жечь,

Как палую листву в саду осеннем,

Чтоб возвратиться в города и семьи,

Чтоб позабыть про боль, про бой, про меч…

Про то, что жизнь — один сплошной надлом,

Сказать с улыбкой и не верить в это.

Коль мы с тобою подались в поэты,

То так и надо нам. И поделом!

Еще не раз нам будет суждено

Переживать октябрьской ночи холод,

Не раз понять, что этот мир расколот,

Но все же в нем печалиться грешно.

И надо жить, и править вновь и вновь

Свою строку, покуда хватит силы.

И я не раз скажу тебе спасибо

За веру, за надежду, за любовь.

Оуян Сю в порыве восторга сломал свой веер.

— Нет лучше твоих стихов, брат! — крикнул он. — Я признаю тебя первым поэтом, себя же вторым, и благодарю Небо за то, что оно позволило мне жить в одно время с тобой!

Все принялись рукоплескать и угощать поэтов вином и сластями. Потом пели хором песни, славящие луну и звезды, а потом разошлись спать.

Друкчену и его удальцам отвели целый дом для отдыха. Красивые служанки помогали разбойникам раздеться, и не только. Все нашли себе подружку на ночь, лишь Друкчен, как ожидающий свадьбы, остался один.