Нездешний - Дэвид Геммел Страница 61

На горном перевале к востоку от Пурдола двое молодых солдат завтракали хлебом и сыром, беседуя о легендарных шлюхах Пурдолского порта. Солнце светило ярко, и один из дозорных, Тарвик, ходивший в солдатах шестой год, подошел к обрыву, глядя на простирающуюся к северу пустыню. Он был доволен, что получил такое назначение: караулить горную тропу куда как менее опасно, чем оборонять стену.

Он еще улыбался, когда стрела вонзилась ему в горло и через небо вошла в мозг. Второй солдат, увидев, что его товарищ покачнулся, спросил:

— Чего это ты, Тарвик?

Тарвик упал навзничь, ударившись головой о выступ скалы, и Милис раскрыл рот, увидев стрелу в его горле. Охваченный страхом, он бросился бежать. Другая стрела вылетела из-за скалы справа, просвистев мимо его головы. Работая ногами что было сил, Милис мчался к пещере. Что-то ударило его в спину, но он не остановился.

Вход в пещеру приближался. Милиса еще дважды стукнуло в спину. Боли не было, он влетел под спасительные своды и только там замедлил бег. Земля взмыла ему навстречу, и он рухнул лицом на камень. Он хотел встать — ноги не слушались его. Он попытался ползти, но чьи-то руки перевернули его на спину.

— Вагрийцы идут, — прошептал он.

— Знаю, — ответил вагриец, полоснув его ножом по горлу.

Одинокий, как всегда, он сидел над мутным, заросшим кувшинками прудом и смотрел на свое отражение в серебристом лезвии ножа. Он знал, что он чудовище, — это слово швыряли в него с самых ранних дней наряду с камнями, палками и копьями. За ним охотились конные с пиками, коварные волки с острыми клыками и барсы, что спускаются с гор по зимнему льду.

Но еще никогда никому не удавалось поймать его — он был поразительно скор на ногу и страшно силен.

Он прислонился спиной к ивовому стволу и запрокинул большую голову, глядя на двойную луну над деревьями. Он знал теперь, что в небе не две луны, а одна, но его два зрачка видели все не так, как обычные глаза. Он научился жить с этим, так же как и с прочими жутковатыми дарами, которыми наделила его природа.

Память у него была необычайно сильная, хотя он этого и не сознавал. Он ясно помнил миг своего рождения и лицо старухи, извлекшей его на свет из красновато-черного туннеля Пустоты. Она закричала и уронила его, и он ушибся, ударившись о край деревянной кровати.

Потом вошел мужчина и поднял его с пола. У мужчины был нож, но женский крик удержал его руку.

Какое-то время молодая грустная женщина с темными волосами кормила его грудью. Потом у него выросли острые зубы — молоко мешалось с кровью, и женщина плакала, когда кормила его.

Однажды ночью его увезли куда-то и бросили одного под звездами. Он лежал и слышал, как затихает вдали стук копыт. Все тише, все глуше...

С тех пор стук копыт по сухой земле всегда нагонял на него печаль.

У него не было ни имени, ни будущего.

Но кто-то спустился с гор и унес его во тьму...

Их было много там. Они толпились вокруг, гомонили, трогали и щипали его, и он рос среди них во мраке, очень редко видя дневной свет Как-то раз летним утром он услышал снаружи мелодичные трели — они проникали сквозь трещину в скале и гулко отражались в темных переходах. Влекомый этими звуками, он вылез из тьмы на свет. Над головой кружили большие белые птицы, и в их криках точно заключалась вся его жизнь. Он понял, что зовут его Кай, и каждый день по многу часов лежал на скалах, глядя на белых птиц, звавших его по имени.

Потом начались долгие годы мужания. У горы часто останавливались надирские племена, чтобы откочевать потом дальше, к зеленым лугам и глубоким ручьям. Пока люди жили здесь, он наблюдал за ними, смотрел, как играют дети и женщины, смеясь, прогуливаются рука об руку.

Иногда он подходил слишком близко — тогда смех сменялся знакомыми воплями, и верховые бросались за ним в погоню. Кай убегал, а когда его догоняли, начинал драться, рвать и терзать, пока снова не оставался один.

Сколько же лет вел он такую жизнь?

Лес, в котором он теперь сидел, прежде был молодой порослью. Долго он рос или нет? Ему не с чем было сравнивать. Одно племя останавливалось здесь чаще других, и он следил за одной девочкой — сначала она превратилась во взрослую женщину, потом волосы у нее поседели и спина согнулась. Короткая у них жизнь, у надиров. Кай поглядел на свои руки — он знал, что они не такие, как у всех. Он размотал повязку у себя на плече и вытащил нитки, которыми Нездешний зашил рану. Из раны потекла кровь. Кай приложил к ней руку и сосредоточился. Плечо опахнуло жаром — словно вонзились тысячи иголок. Через несколько минут он отнял руку. Рана затянулась гладкой кожей, не оставив никакого следа. То же самое он проделал со швом на ноге.

Снова сильный и здоровый, он встал и глубоко вздохнул. Он мог бы сам перебить этих волков, но человек помог ему и подарил ему ножи.

Он не нуждался в ножах. Он был способен загнать антилопу, убить ее голыми руками и разодрать клыками теплое мясо. Зачем ему эти блестящие железки?

Но это был первый подарок, который он получил за всю жизнь, и красиво выточенные рукоятки радовали глаз. У него уже был когда-то нож, только лезвие почему-то очень скоро из блестящего сделалось красновато-бурым, хрупким и бесполезным.

Кай стал думать о дарителе — маленьком человечке верхом на лошади. Почему тот не завопил и не бросился на него? Почему убил волков и перевязал ему, Каю, раны? Почему подарил ножи?

Тут какая-то тайна.

"Будь здоров, приятель!” Что это значит?

С годами Кай выучился людскому языку, разгадал смысл неразборчивых прежде звуков. Сам он говорить не умел — не с кем было, — но понимал все. Тот человек сказал, что за ним охотятся, — это Кай понял.