Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин Страница 61

Дражайший Никита Иваныч!

Вели казнить, ежели мои чувства вошли в противуречие с долгом. Возможно, что и подобает мне теперь, подобно раскаявшемуся грешнику, нацепить на себя власяницу и отправиться пешком в монастырь, ибо я просрал всё, что только можно было просрать, по причине амурной капитуляции, полученной мною от Теофилы Муравской, сестры Пане Коханку, обнаруженной на острове Корфу, в то время как самого литовца, графини Алиеноры и юнкера Мухина на оном острове уже нет. Дело же было так.

Мы высадились с Тейлором в порту и разъяснили местным венецианцам, что мы путешествующие дворяне. Я представился графом Карельским, как ты меня и учил, а Тейлор не придумал ничего лучше как сказать, что его зовут сэр Чарльз Грандисон ^[241]. Далее мы разделились: я пошел вглубь острова, а новоявленный Грандисон остался в порту, исследовать местные суда и опрашивать, не видел ли кто наших беглецов.

И вот, представь себе, дражайший Никита Иваныч, поднимаюсь я в гору и вижу, как на самой вершине утеса, в свете полуденного солнца, рыдает прекрасная дама, в которой я узнаю нашу Теофилу. Как и положено дворянину, я вынимаю платок и бросаюсь к ней со словами утешения.

– Ах нет, оставьте меня! – машет она рукою. – Моя жизнь загублена…

Я, разумеется, начинаю интересоваться ее душевными терзаниями.

– Сударыня! – говорю я. – В чем же плевел ваших бед и возможно ли вырвать его с корнем, ведь нельзя же бесстрастно взирать на ваше ангельское лицо, искаженное слезою…

– Ах, сударь! – говорит она. – Виной моих несчастий являются злые люди, отобравшие мое родовое литовское поместье. Ранее я была Теофила, дочь великого гетмана ^[242], а теперь бродяжка в далеком средиземноморском краю …

– Кто же эти негодяи, моя госпожа? – я горделиво вскидываю подбородок и подкручиваю усы. – Назовите мне имена, и я проткну их безнравственное брюхо своею верной шпагой, по рыцарскому обычаю…

– Имена сих негодяев, – Теофила утирает глаза моим платком, – гг. Батурин и Фонвизин, льстивые царедворцы русской царицы Екатерины. Два года назад, с началом польского восстания, русские войска вошли в Литву, разбили наших лыцарей под Лянцкороной и подвергли секвестру мое поместье. Русская царица подарила мой дом интригану Панину, а тот, в свою очередь, пожаловал мои земли своим собутыльникам…

– Это очень печально, сударыня, – ошеломленно бормочу я. – Обещаю вам постоять за ваше имя… Но я и сам пострадал от русских. Я владетельный граф Карельский…

Ну и далее по протоколу.

– Получается, мы с вами оба жертвы царской оккупации, – улыбается расстроенная полячка. – А не желаете ли вы проводить меня до виллы, которую я арендую? Мы могли бы испить кофия и поговорить по-дружески…

Умолчу о дальнейшем, мой дорогой Никита Иваныч, ибо ты и сам знаешь наверняка, как страшны женские чары. Погублен, погублен Цирцеею, потерял ум и чувство меры. Скажу только, что ночью того же дня я сидел у раскрытого окна, курил трубку и задумчиво смотрел в звездное небо, размышляя о том, до какого градуса безалаберности я пал, как вдруг кусты пред окном зашевелились и из них показалась голова аглицкого шпиона Тейлора.

– Я все-таки не понимаю, – раздраженно прошептал он, – почему вы, русские, в тот момент, когда нужно проявить хладнокровие и разум, поддаетесь низменному сладострастию…

Я не нашелся, что ответить ему и только виновато развел руками.

– Я дознался, – сказал Тейлор, – княжна и поляк уплыли, назад, на север, в Венецию. Надевайте штаны, Бесил. Нужно отплывать.

– Хоть ты и Грандисон, а дурак! – прошептал я, натягивая панталоны. – Не могу же я вот так бросить ее, обесчещенной…

Я указал пальцем на довольно похрапывавшую во сне Теофилу.

– Вероломство нашего пола составляет необходимую часть воспитания современной женщины, – равнодушно произнес англичанин. – К тому же, у нее есть муж и семилетний сын, воспитываемый в венском пансионате. А стало быть, она такоже рассматривает тебя не как верного спутника жизни, а как единоразового мужчину для утех. Мог бы и подробно выяснить ее биографию, прежде чем вынимать из ножен саблю и лезть с нею на абордаж… Всему-то вас, русских, учить надобно! Варвары!