Кровь и честь - Андрей Ерпылев Страница 61

Ржавая короста окалины легко крошилась под ладонью, стреляя колкими крошками и обнажая сизый от бушевавшего здесь когда-то пламени металл. Александр отряхнул руки от красно-бурой, словно запекшаяся кровь, шелухи и со вздохом спрыгнул на землю.

Танк, как огромный мертвый слон, уронил свой страшный хобот на гравий посреди узкого ущелья. За ним один на другом громоздились остовы сгоревших дотла бензовозов, грузовиков с тентами, бесследно исчезнувшими в бушевавшем здесь некогда адском пламени, вездеходов. Конца и краю колонне, черным страшным буреломом уходящей за поворот, не было видно.

— Как это случилось? — спросил Саша проводника, поднимая с обочины горсть стреляных гильз: здесь их было, как на стрельбище — и трехлинейных автоматных и крупнокалиберных пулеметных. Блестящие некогда, как елочные игрушки, они уже успели «загореть» — окислиться под горным солнцем с одного боку. — Давно?

— Меня здесь не было, — равнодушно пожал плечами горец, пользующийся передышкой, чтобы отдохнуть, присев на корточки. — Но я слышал об этом. Вести быстро разносятся по горам.

— Здесь много погибло наших… русских?

— Не знаю, — снова пожатие плечами. — Должно быть, немало… Мои соплеменники редко промахиваются.

«Да уж… Твои соплеменники редко мажут мимо цели…»

Рядом с камнем, на котором устроился проводник, лежал целый ворох обильно перепачканных засохшей кровью бинтов, но тот не обращал на них никакого внимания, будто это была обычная сорная трава.

— А если бы ты был здесь? — в упор спросил поручик. — Тоже стрелял бы?

— Конечно.

— Но ведь мы — друзья.

— Любой, кто приходит вот так, — кивок головой в сторону сгоревшего танка, — враг. И кто приходит с этим, — коричневая узловатая рука выловила из груды гильз один целый, вероятно, выщелкнутый из магазина в горячке боя, патрон. — Тоже враг. Все, кто приходили к нам незваными, заканчивали вот так же. Мы вас не звали, но вы пришли. К чему тогда вопросы?

Не рассчитывая на ответ, проводник снова нахохлился на своем камне, будто хищная птица.

Да и нечего было Александру сказать ему…

* * *

Саша лежал, прижимаясь заросшей щекой к гальке, и чувствовал, как металл, упирающийся ему между лопаток, давит все сильнее и сильнее. Еще немного — и штык проколет грубую одежду, войдет в живую плоть…

Ему повезло намного больше, чем проводнику: вон он — валяется у скалы, запрокинув бородатое лицо к равнодушному небу, прошитый в упор добрым десятком пуль. Такая же участь ждала бы и Александра, не насторожи туземцев все-таки несколько нездешние черты его лица и незагорелое тело, виднеющееся в прорехах растерзанного одеяния.

Сейчас трое афганских военных стояли в сторонке, переговариваясь о чем-то вполголоса, а молоденький солдатик караулил «пленного», едва не приколов его на манер бабочки к дороге.

Ибрагим Второй успел переодеть из прискучивших ему немецких обносков на новый лад не только гвардию, но и армейские части: ярко-зеленые, никак не маскирующие их владельцев мешковатые мундиры, каскетки — нечто среднее между кепи и шапкой-ушанкой с огромными кокардами… Видимо, за образец была все же взята русская форма, но то ли строчили ее по собственноручным эскизам правителя (а рисовать тот умел только цветными карандашами), то ли не желал кто-то, чтобы «эмирцы» в точности походили на «союзников»… Вышло аляповато. Если, конечно, это не частная армия какого-нибудь местного феодала, к Кабулу не питающего особенного пиетета.

«Ты с ума сошел, — перебил сам себя поручик. — У тебя жизнь на волоске висит, а ты о форме одежды туземной армии рассуждаешь! Пржевальский хренов!..»

Увы, больше заняться в таком положении было нечем…

Тем временем обсуждение его судьбы подошло к концу.

— Ты кто такой, — довольно чисто по-русски поинтересовался один из «зеленых», судя по кобуре на поясе — офицер, погоны которого, увы, в таком положении Бежецкий рассмотреть не мог. — Шпион? Англичанин? Говори, а то мы будем спрашивать по-другому.

Оба его товарища заржали, демонстрируя понимание «чужой мовы».

«Понимают по-нашему… И вооружены единообразно. Может быть, все-таки королевские войска? Тогда есть шанс…»

— Я русский, — ответил он.

— Русский? — не поверил афганец. — Почему же в нашей одежде? Русским незачем прятаться от друзей, они ходят открыто. Говори, кто ты такой!

— Я русский, — упрямо повторил поручик, чувствуя, что еще миг — и штык — слава Богу, не слишком острый — войдет меж ребер. — Выполняю особое задание.

— Ты врешь, — убежденно заявил туземец. — Что за особое задание? Тут крутом королевские земли, а русским нечего скрывать от нас, их союзников.

— Я не знал. Меня вел проводник.

— Он тоже русский?

— Нет, из местных… Пуштун.

— Пуштун? — присвистнул афганский офицер. — Какой же ты русский, если спутался с пуштунским отродьем? Да я вешаю каждого встречного пуштуна! Ты англичанин? Говори правду — и будешь жить.

— Я выполняю особое задание. — Саша цеплялся за последний шанс. — Его величество в курсе дела.

Ибрагима Второго в свои дела, да еще такие деликатные, разведка вряд ли сочла нужным посвятить, но это могло сойти.

— Его величество? — офицер расхохотался. — Ты еще скажи, собачье охвостье, что он тебя знает лично!

— Знает, — попытался кивнуть Александр, но лишь царапнул бородой о камни. — Еще по прошлогоднему походу.

— Я тоже был в том походе, — прищурился офицер. — А ты кого знаешь кроме его величества?

— Генерала Кайсара Али, джетурена Ахмада Ширвана… — начал перечислять имена известных ему туземных военачальников, чуть было не ляпнул про Али Джафара, но вовремя прикусил язык: не хватало еще афишировать знакомство с государственным преступником.

— Ха, кто их не знает! — хмыкнул афганец, но в голосе у него поубавилось уверенности. «Чем шайтан не шутит, — читалось в черных глазах, которыми он ощупывал лежащего перед ним „шпиона“. — Вдруг этот русский действительно важный чин?»

— Чем докажешь? — спросил офицер, знаком приказывая солдату убрать штык, и Александр тяжело поднялся с земли. — Какие-нибудь бумаги у тебя есть?

— Нет, никаких бумаг. Их опасно брать в дальний путь.

— Чем же ты докажешь, что ты не враг? — прищурился афганец. — Не лучше ли мне будет тебя пристрелить, а голову твою привезти в Кабул? Пусть там разбираются.