Везунчик - Николай Романецкий Страница 61

Я, как и положено давшему клятву Гиппократа, был в разговоре добр и мудр. И заботлив, в натуре. Все по клятве. А под конец предложил вместе поужинать.

Сначала отнекивалась, но ведь бабе плохо одной и в более кайфовые времена. Короче, уломал я ее. Подбросил Альбину до метро и поехал к Савицкой.

Так себе хаза. Двухкомнатный коттеджик с крышей из крашеного железа, видавшая виды скрипучая калитка, кругом уныние и тоска. В окна виден недалекий кусок Земли — с носовой платок, даже теннисный корт не построишь. Оказалось, не ее собственность — арендует.

Дежурные приветствия, дежурные вопросы, дежурные благодарности.

Сама какая-то блеклая, хоть и подштукатурилась чуть-чуть. Волосы — неожиданно для меня — черные. Выяснилось, торчит от париков. Украшений — ноль.

Вывел ее на свет божий, усадил в машину. В город ехать не захотела. Отправились в кабак мотеля «Ольгино».

Разговор поначалу не клеился. Я-то разливался соловьем. Умею понты строить. Она отвечала односложно, все больше «да» или «нет».

Халдей приволок шашлычок по-карски и бутылочку «Хванчкары».

Постепенно Савицкая оттаяла, разговорилась. Я кивал и выражал сочувствие по полной программе.

Уже больше полугода одна. Да и раньше замужней женщиной назвать трудно было. Почему — не сказала.

Я расспрашивать не стал. Почувствовал: тонко тут, чуть нажми, и протянувшаяся между нами ниточка порвется.

В смерти ребенка винит себя — не слишком соблюдала режим беременности. В мою клинику решила обратиться, потому что слышала о ней только хорошее.

Я вдруг начал чувствовать себя как последнее падло. Продолжал поддакивать, наукообразно объяснил, что генофонд сейчас ни к черту. Экологические просчеты предыдущих поколений, сами понимаете, Катя. И прочая дребедень в том же духе. Знай она, что я и есть тот самый экологический просчет, срать бы рядом не села. Но она даже не догадывалась. И потому кушала со мной мясо и пила вино (я лишь пригубливал, поскольку опять вызывать арендованного водилу не стоило). Пыталась смеяться, когда я хохмил, — из вежливости и благодарности ко мне. Потом вдруг замкнулась.

Я сразу встрепенулся.

— Не надо, — говорю, — Катя. Бог велел вам жить дальше. Будут у вас еще дети. (Язык, падло, не отсох!)

Она посмотрела большими печальными глазами и промолчала. Лишь вздохнула, так что едва свечи не задула…

Я понял, что пора прикрывать лавочку. Позвал халдея, рассчитался, пресек ее робкие попытки сунуть мне стольник. Потом в молчании довез до хазы, поблагодарил за приятно проведенный вечер.

— Спасибо и вам, Виталий Сергеевич! — сказала она в ответ. — Но, вы знаете, я не могу пригласить вас к себе.

Еще бы я не знал, едрена вошь, врач-гинеколог!

Изобразил легкое возмущение — типа, за кого вы меня принимаете, я не такой! — пообещал через пару дней позвонить и распрощался.

Она вошла в дом. А я сел в машину и укатил. Доехал до Тарховки, пошел в любимый лесок, где стоит семигранный болт — памятник творчеству братьев Стругацких. Бродил среди деревьев под звуки бренчащей неподалеку гитары и курил. На душе было тускловато. Я знал, что она, заперев дверь, сорвала с головы свой брюнетистый парик и, бросившись на подушку туго перетянутой грудью, разрыдалась.

Я — не козел, братаны!

И потому, докурив третью или четвертую сигарету, вышел на шоссе, сел в машину и решил, что никогда Екатерине Евгеньевне Савицкой больше не позвоню.

7 августа

Утром я Альбине так и сказал. «Никогда, дорогая моя, с Савицкой больше встречаться не буду!»

Дорогая смерила меня насмешливым взглядом и выдает:

— Что? Уже втюрился?

Вопросик, типа, зашибись!

— Кто, — говорю, — втюрился? В кого?

— Ты, — отвечает, — втюрился. В госпожу Савицкую. Втюрился, втрескался, влюбился… Какие еще глаголы есть?.. Эх, черт, — говорит, — рано я тебя к ней направила! Надо было подождать, пока у нее промеж ног все заживет. Дала бы она тебе в первый же вечер, вся бы твоя романтика разом улетела!

— Да при чем здесь, — отвечаю, — романтика? Просто это как-то… И нашел слово подходящее — «бесчеловечно».

— Ох-ох-ох! — говорит моя девочка. — Бесчеловечно?.. А малютку ее к богу отправить было человечно? А «рубашку»с другого малютки носить человечно?

Мне и брякнуть в ответ нечего.

А девочка моя гвоздит дальше.

— Ты, Виталенька, как мальчик, — говорит. — Купился на розовые сопельки. Тебе ж не такая нужна! Что ты с нею через год делать будешь? Она тебе родит и захочет, чтобы ты все время рядом сидел. А ты же привык мокрощелкам под юбки заглядывать!

Вот зараза!

— Ну а ты, — говорю, — чего захочешь?

— Да я-то, — отвечает, — может, того же захочу… Хотя я — не клуша-домоседка. Будут у нас деньги — тогда увидим, чего я захочу!.. А впрочем, — говорит, — смотри сам! Я ведь и другого гинеколога с клиникой могу найти!

Да, гляжу, понесло мою Альбину не на шутку. И как-то после всех ее слов ситуация по-другому смотрится.

И вправду, ведь эта Савицкая наверняка клуша.

Потерся я носом о пушистый Альбинин затылок, руки ей на плечи положил.

— Знаешь, — говорю, — я ведь, под какую юбку ни залезу, это я к тебе забрался. Это ты подо мной всякий раз, твои груди, твои бедра, твой живот…

Она задрожала всем телом, отстранилась резко.

— Знаю, — говорит. — Потому и люблю тебя, стервеца! Если бы ты хоть на мизинчик представлял, как мне-то тяжело!

8 августа

Помылся в баньке, погрел косточки. Заодно с Пашкой Раскатовым побазарил, пока Вадька опять телок осеменял.

Выложил Пахевичу наши предложения, тот было на дыбы. Я — на своем стою. Пошел цап-царапыч — кто кого!

— Я, — говорит, — сгною тебя, Виталик.

— Сгноишь, — соглашаюсь. — Да только будет тебе от этого сплошное моральное удовлетворение. А так тридцать три с третью процента в бабках. И о «рубашке» подумай! В карты зарабатывать одному из главных питерских ментов не предлагаю. А на бирже через подставных лиц можешь и поиграть. Только для «рубашки» нужны мне три волоска с твоей буйной шевелюры.

Похрюкал он, похмыкал.

— Чертовщину, — говорит, — придумал. Не хватает только могил полуночных и черепов со светящимися дырами вместо глаз!

Короче, волосы я ему срезал. В пенофоровый пакетик положил и спрятал.

И тут ему много знать захотелось.

— Слушай, — говорит, — а где ты эти «рубашки» достаешь?

— Тебе, — отвечаю, — не все равно? Будет какой криминал, к тебе обращусь. Прикроешь небось?