Рыцарь зимы - Ричард Арджент Страница 61

Теперь, когда Эндрю стал оруженосцем сэра Джона из Реймса, он уже не ночевал в королевской часовне. Вместо этого он, по заведенному порядку, возвращался в комнатку в покоях своего господина, чтобы всегда находиться рядом, если ему что-то понадобится. Сэр Джон, однако, был вполне самодостаточным человеком, не слишком утруждавшим слуг. Он сам мылся, одевался и приносил себе еду. Более того, он даже сам ухаживал за своим скакуном, огромным черным жеребцом по кличке Самарканд, который яростно кусал любого осмелившегося приблизиться к нему, кроме своего хозяина.

Эндрю полагалось следить за доспехами своего господина, содержать их в чистоте и полировать все части, которые нуждались в уходе. Сэр Джон продолжал подшучивать над юношей, спрашивая, нельзя ли низменному и жалкому рыцарю вроде него удостоиться чести отполировать доспехи, доставшиеся его оруженосцу. Шутки на эту тему все время приводили Эндрю в смятение, но это, похоже, только вдохновляло его господина на новые остроумные замечания.

Однажды утром в начале декабря Эндрю проснулся и напился из кувшина, вода в котором оказалась обжигающе ледяной. К тому времени, как Томас вернулся с базара, он успел одеться и бродил по комнате, топая ногами, чтобы хоть немного согреться – камни, из которых был сложен замок, быстро теряли тепло. В течение жарких летних месяцев здесь царила приятная прохлада, но с наступлением зимы комната превратилась в ледяную пещеру, где царил пронизывающий до самых костей холод. Здесь не было камина, поэтому Эндрю оставалось только мерзнуть до прихода лета.

– Что ты принес, Томас? – спросил Эндрю. – Я вижу гусиные яйца. Еще теплые?

– Только что из кастрюли. Сварены вкрутую. И хлеб прямиком из печи. Он был таким горячим, что жег руки. Я едва его донес.

Друзья уселись завтракать. Эндрю съел пять гусиных яиц под удивленным взглядом Томаса.

– Тебе станет потом плохо, Эндрю.

– Вечно ты портишь маленькие удовольствия, Томас, не даешь мне чревоугодничать. Неудивительно, что ты стал ангелом.

– Съешь по крайней мере немного кресса. Зелень полезна для пищеварения.

– И кто это сказал?

– Так говорили все древнегреческие философы.

– Полагаю, они прожили до ста лет?

– Некоторые из них – да, хотя другие покончили с собой, не успев достигнуть этого почтенного возраста. Я же рассказывал тебе о Сократе?

– Ты сказал, что у него не осталось выбора – он находился в тюрьме.

– Верно.

– А что случилось с тем, кто жил в бочке?

– С Диогеном?

– Да, мне нравится история, в которой он говорит царю, чтобы тот убрался подальше и не заслонял согревающее его солнце.

Эндрю невольно задрожал от холода, подумав о солнце. Как бы ему хотелось, чтобы сейчас было лето! Он уже забыл, как ненавидел удушающую жару знойных месяцев.

Эндрю принялся за работу, счищая присохшую и почерневшую кровь с доспехов своего господина. Она была пролита во время битвы при Монжигаре, и юноша не знал, кому не повезло – самому сэру Джону или же одному из сарацин, которых он отправил в мир иной. Эндрю показалась очень странной мысль о том, что благородная христианская кровь его господина ничем не отличается от сарацинской. Что ж, если разница и существовала, то она незаметна глазу. Алая поначалу, кровь быстро бурела, засыхала и превращалась в черное вещество, которое так трудно выскрести из многочисленных желобков и сгибов. Если смешать капли из вен христианина и неверующего, получится однородная масса. Значит, под кожей все люди совершенно одинаковы.

Он усердно трудился на протяжении двух часов, когда случилось кое-что неожиданное. Раздалось громкое, вдумчивое урчание. Эндрю схватился за живот и взглянул на Томаса.

– Мои кишки! Кажется, они шевелятся!

– Тебе очень повезет, если они и впрямь зашевелятся после того, как ты съел пять сваренных вкрутую гусиных яиц.

– Ох, ты прав, Томас. Такое чувство, будто у меня в животе огромный ком глины. Он словно провернулся, как движется земля. Боюсь, – продолжил он, ощупывая руками живот, надувшийся, как барабан, – я уже не присяду в отхожем месте, или, во всяком случае, это случится нескоро. И в тот день, я думаю, меня ждет дикая боль. Почему ты позволил мне съесть столько яиц, Томас?

– Я пытался тебя остановить, но ты не желал меня слушать!

– Ты должен заставить меня слушать. По-моему, ты дурак, но я еще больший дурак. И так всегда, когда дело доходит до еды. Дай-ка мне горчицы и кресса. Нужно добавить зелени, чтобы уже съеденное начало двигаться. Да, целый пучок, будь так добр. И еще один. Да, да. Почему ты так на меня смотришь?

– Ты совсем не боишься перестараться?

– А нужно, скажи мне, ради бога? Похоже, ты настоящий эксперт во всем, что происходит у меня в животе. И что теперь делать? Сначала я съел слишком много одного, теперь другого. Живот начинает болеть! Видишь, как он раздулся? Томас, что мне делать? От этого есть лекарство?

– От этого недуга – безусловно, но не следует принимать слишком много. Подожди, я сейчас достану свою сумку. И вот еще, не отходи слишком далеко от уборной, когда выпьешь лекарство. – Томас говорил о дворцовом туалете. – Выпей одну ложку – вот так. А теперь будь готов к тому, что тебе придется посетить уборную в любой момент в течение часа. Это очень сильная смесь копытня и кое-каких восточных трав. Что, уже? Так быстро? Эндрю, твое тело реагирует на все с весьма тревожной скоростью. Ты уверен?..

Но юноша уже выскочил из комнаты и стремглав понесся по коридору. В переходе он миновал Джона из Реймса, который предостерегающе поднял палец, но, если он хотел задержать своего оруженосца для срочного поручения, рыцарю не повезло. Остановить Эндрю оказалось невозможно. Однако когда юноша добрался до уборной, дверь оказалась заперта изнутри.

Эндрю забарабанил кулаком по толстым дубовым доскам:

– Откройте! Мне нужно… я должен войти! Откройте, говорю вам!

– Я занят, – проворчал низкий и весьма раздраженный голос, приглушенный толстой дверью. – Клянусь небом, в этом замке нет покоя!

– Впусти меня, говорю тебе! – воскликнул Эндрю, которому уже было плевать, даже если внутри сидел сам король. – Мне срочно нужно!

– Проваливай, – проворчал голос.

Эндрю начал злиться:

– В конце концов, там три места, неужели все заняты? Или ты слишком высокородный, чтобы сидеть в уборной с другим человеком?

– Не столько высокородный, сколько не такой, как все, – произнес приглушенный голос. – Найди другое место для своих излияний.

– Ты что, карлик? Или калека? Или у тебя двенадцать пальцев? Я в таком состоянии, что мне на это плевать. Я должен воспользоваться свободным местом. Говорю же, должен, сию секунду! Произойдет весьма досадный инцидент, если…