Ловец душ - Аарон Дембски-Боуден Страница 61

И эта мысль, эта ассоциация погрузила Талоса — уже вскрывшего самые темные и мрачные тайники в самых ненавистных участках памяти — в еще большее отчаяние.

Заказное убийство. Смерть. Святотатство.

В последний раз он плакал той ночью — ночью, наполненной мучительной болью, — когда стоял вместе с тысячами братьев и смотрел, как нанятая Императором сучка уходит из монастыря-крепости, держа в обтянутой перчаткой руке голову их отца.

За несколько часов до этого Талос в последний раз говорил со своим сюзереном.

— Моя жизнь, — сказал примарх, опустив голову и не глядя на собравшихся капитанов и избранных воинов легиона, — ничего не значила.

Не поднимая глаз, бог молча переждал возмущенные крики своих возлюбленных сынов. Когда примарх снова заговорил, тишина затопила зал.

— Ровным счетом ничего. Но я искуплю это своей смертью.

— Как, господин? Как твоя жертва послужит нашей славе?

Это выкрикнул Мастер Когтя. Зо Сахаал. Первый капитан.

Тот же вопрос сорвался с десятков губ.

— Мы не сможем вести крестовый поход против Империума без вас, — заявил Вандред — еще не Вознесенный и даже не капитан десятой роты, но уже отмеченный Призраком за искусство ведения космической войны.

Ночной Призрак улыбнулся. Улыбка не оживила его лица, лишь на щеках проступили синеватые вены.

— Наш крестовый поход, начатый во имя мести Империуму, крестовый поход против моего отца, возмечтавшего о божественной власти, основан на одной-единственной истине. Каждая отнятая нами жизнь, каждая душа, ненавистно кричащая нам вслед… справедливость всего нашего дела зависит лишь от одной вещи. Скажите мне, что это. Назовите ее, мои избранные сыны.

— Я скажу, — раздалось из толпы.

Призрак кивнул:

— Говори, капитан десятой.

При этих словах Талос оглянулся на своего капитана. Как и Вандред.

Брат-капитан Малкарион вышел из рядов командиров рот и остановился на шаг ближе к примарху.

— Наш поход справедлив и оправдан, потому что Империум основан на лжи. Деяния Императора неправедны, а Имперские Истины, которые распространяют его проповедники, лишь смущают и ослепляют людей. Он никогда не принесет человечеству закон и порядок. Он, по вине собственного невежества, несет людям лишь проклятие. И, — Малкарион склонил голову, подражая недавней позе примарха, — его лицемерие должно быть наказано. Мы правы, потому что он поступил с нами несправедливо. Мы пустим кровь его развращенному Империуму, потому что видим истину, видим пятна разложения под кожей. Наша месть праведна. Это законное возмездие за его презрение к Восьмому легиону.

Малкарион был выше ростом, чем большинство Астартес. На его налысо обритой голове поблескивало семь заклепок, окружавших правую бровь. Каждая заклепка была знаком отличия, ничего не значившим за пределами легиона. Свирепый боец, образцовый командир и военный теоретик, уже написавший несколько значимых трудов, — нетрудно понять, почему Ночной Призрак повысил его до должности капитана десятой.

— Все верно, — сказал отец своим сынам. — Но какой урок извлечет Император из нашего сопротивления? Какой урок извлекут лорды Совета Терры, глядя, как мы уничтожаем граждан их космической Империи?

— Никакого, — произнес чей-то голос.

Талос нервно сглотнул, осознав, что голос принадлежит ему. Все присутствующие в зале смотрели теперь на него, включая примарха.

— Никакого, — повторил Ночной Призрак, закрыв глаза цвета оникса. — Абсолютно никакого. Правота бесполезна, если только ты знаешь, что прав.

Он уже рассказал им. Рассказал о своем намерении. И все же это холодное и прямое признание подорвало их решимость смириться со смертью примарха. Все вопросы, которые они старательно подавляли, всплыли вновь, и сомнение вырвалось из-под брони угрюмой покорности.

У них появился шанс высказаться. Возразить. Бросить вызов судьбе. Из толпы раздались протестующие голоса.

— Это предрешено, — тихо проговорил Ночной Призрак.

Шепота примарха всегда было достаточно, чтобы заставить его сынов замолчать.

— Я знаю, что вы не готовы смириться, мои Повелители Ночи. Но все решено. И даже более того: даже если бы с судьбой можно было бороться, моя смерть оправданна.

Талос смотрел на повелителя Восьмого легиона, сузив черные, как и у примарха, глаза.

— Ловец Душ, — неожиданно сказал Ночной Призрак, указав в его сторону рукой, похожей на когтистую мраморную клешню, — я вижу, что ты понимаешь меня.

— Нет, мой господин.

Талос ощутил косые взгляды нескольких капитанов и избранных. Взгляды, наполненные уже знакомой враждебностью — пророка ненавидели за то, что именно его примарх нарек таким почетным именем.

— Говори, Ловец Душ. Другие тоже поняли, но твои мысли я могу слышать. Ты сформулировал ответ лучше, чем остальные. Даже лучше, чем наш славный и красноречивый Малкарион.

Малкарион кивнул в знак уважения к Талосу, и это заставило пророка заговорить.

— Речь идет не только о легионе.

— Продолжай.

Снова приглашающий жест мраморных когтей.

— Это урок сына отцу. Так же, как вы внушаете нам принципы, на которых основан крестовый поход Восьмого легиона, вы хотите показать и собственному отцу, что готовы принять смерть за свои убеждения. Ваша жертва навсегда оставит след в его сердце. Вы считаете, что мученическая кончина станет более убедительным примером, чем вся ваша жизнь.

— Потому что?..

Ночной Призрак улыбнулся снова — зубастая усмешка, не имеющая ничего общего с весельем.

Талос набрал в грудь воздуха, чтобы произнести слова, эхом отдававшиеся в его снах. Слова, которые его генетический отец скажет, прежде чем падет под клинком ассасина.

— Потому что смерть — ничто по сравнению с оправданием всей жизни.

— Шестьдесят секунд до входа в шлюз, — негромко отрапортовал Септимус.

Но ничто не могло отвлечь Талоса от его размышлений. Глубже. Глубже. Прочь от вида и запаха поврежденной силовой брони и окровавленной кожи, от покрытой выбоинами и трещинами обшивки транспорта и «Ока бури», закрепленного в когтях-зажимах под ним. Прочь от двух поредевших отделений, от угрюмых Астартес, их запятнанных душ и горькой победы. Глубже.

— Нострамо был пропитан скверной, — сказал примарх.

Этой беседе между отцом и сыном суждено было стать последней. Конрад Курц крутил шлем Талоса в руках. Бледные пальцы скользили по очертаниям нострамской руны на лбу.

— Ловец Душ, — шепотом повторил он. — Совсем скоро, в грядущие ночи, ты заслужишь то имя, которым я тебя нарек.

Талос не знал, что ответить, и не сказал ничего. Черный тронный зал Ночного Призрака вокруг них оставался безмолвным, не считая отраженного от стен гудения силовой брони.