Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина Страница 61

— Отойди от меня!

Крикнул, клацнул зубами в ярости и попробовал вырваться сам, отскочив дальше. Но я бросила пакет, кинулась и успела вцепиться обеими руками в пальто в тот момент, как ветер смазал часть его фигуры.

Нельзя так делать… Я Гриму помеха, а не соратница по оружию, и буду больше мешать, чем помогать. Придется не только спасать кого-то, но еще и думать — не прилетело ли смертельного одной дуре, которая лезет в драку со своим куцым ножичком? Все понимала, а поделать с порывом ничего не смогла — только не в этот раз! Я хотела с ним!

Вихрь за секунду не домчал. Ветру необходимо было определенное время, чтобы дотащить обоих до нужного места, и я окунулась во все прелести болтанки. Был щит, но я что-то не почувствовала, что от него стало легче. Грим сам вцепился в меня, чтобы удержать, когда понял, что я его не послушалась. Ну и клешни! Объятия, совсем не мягкие, походили на хватку огромными лапищами с когтями, очень жестко, железно! Передавило так, что вдохнуть не могла даже в те моменты, когда вихрь ветра это позволял. Тиски отдались болью в покалеченных мышцах, пронзило лопатку, шею, плечо напряглось и казалось, что ключица треснет или сломается в том же месте, где прежде зажила.

Отпустило все сразу внезапно и резко — и полет, и Грим. Я укатилась по твердому, сжалась и сгруппировалась, чтобы не сломать ничего. И со звоном в голове ударилась о что-то твердое. О подъездную дверь.

— Тио! — Оказывается, в моем имени были буква «р», иначе бы Гриму не удалось так зло его прорычать. — Зачем ты это сделала?! Здесь уже грань смерти! Тебе здесь не место!

Он так весомо это сказал, одновременно быстро отодвигая меня в сторону и врываясь в подъезд, что я почувствовала вину. На миг, но искренне. А потом подорвалась за ним.

Грохот! Человеческий вопль, придушенный скулеж. Плохо различая в полутьме все, что происходит, я сначала замерла и отдышалась.

Грим в какой-то квартире на первом этаже, не прикасаясь к человеку, отшвырнул и сдавил его, припечатав в угол между стеной и потолком. Тот извивался, как букашка, зажатая булавкой, и хрипел. А я различила стон и двинулась к жертве.

В окне комнаты вспыхнуло и все залило лунным светом. И я чуть не упала…

— Нет! Проклятье! Нет!

Это была Мари! Я узнала ее даже такой, — избитой и раненой, почти голой — одежда разорвана. Лицо оплыло опухолью, но волосы, вся ее маленькая подростковая фигурка — это она!

Как-то понимание само сложилось — мы в Казематном, в ее бывшей квартире, а от боли корчится сосед, — под давлением силы и ярости Грима. И правильно! Пусть убьет! Безымянный что-то говорил, сам едва справляясь с голосом от напряжения, но я не разбирала. Я оглядывала девушку, пока не прикасаясь к ней из опаски — не навредить! Что он сделал?

Порезал. Кухонный нож загнал в бок. До этого избил. Мари умирала!

— Держись, девочка… держись!

Грим додавил урода, бросил его, кинулся ко мне и подхватил девушку на руки, двигаясь плавно, но очень быстро.

— Тио, зачем ты не послушалась?! Тебе придется…

На улицу — почти вылетели, но исчезнуть с ветром он не успел, как я ожидала. Нельзя медлить! Нельзя!

Безымянный издал звук, похожий на хрип и сип взбешенного и одновременно пойманного в ловушку зверя. Бессильное, злобное, и тут же спиной загородил меня от кого-то, буквально впихнув обратно в подъезд своим телом. А я увидела! Шагах в десяти впереди, на корточках, а потом медленно выпрямляясь возникла огромная фигура Слуги. В первую встречу я не смогла рассмотреть великана, а теперь во всей красе — раздутый мышцами, с маленькой головой, тяжелой челюстью и скошенным лбом — пещерный человек, дикарь! Поуживотное… и пахнуло смрадом, как из тигриной пасти. Запах, который, я думала, мне никогда больше не придется вдохнуть. Медведь-людоед, уже напившийся крови и нажравшийся мяса.

Грим обернулся на меня, бледный и яростный, и шепнул с отчаяньем:

— Не удержишь…

И его руки дрогнули!

— Ее спаси! — Заорала я, все понимая. — Ее, ее, ее! Я убегу, я продержусь сколько нужно! Грим!!! Прошу! Умоляю! Приказываю! Я не прощу тебя, если Мари умрет, слышишь?! Грим!!!

Я била его кулаками в спину, пинала в ноги — как по каменной статуе, только себе делала больно, а он даже не шевелился.

— Ты должен мне верить! Я сильная, я выживу!

Я чуяла всеми фибрами души, как его разрывало между чувствами — невозможности меня бросить, и жалостью к жертве, которая погибнет: или потому что он не успел унести ее в больницу, или потому что сейчас кинет в снег и, схватив меня, сбежит ради спасения моей жизни. Магическая сила ветра упиралась в двух живых существ. Я Мари не удержу, и поэтому он мне ее тела на отдаст! Лететь должен он! И время не терпит!

Грим знал, едва он исчезнет, исчезнет и щит. Я буду как на ладони, и Слуга не из тех, что давит на психику, а реальный физический монстр. Сколько минут нужно, чтобы ветер домчал до больницы и сколько, чтобы вернуться? Три? Пять? Десять минут?

Хватит!

Я скользнула в щель между проемом двери и Гримом и кинулась в сторону — через лавочку, в сугроб, и бегом дальше — изо всех сил! К счастью, снег не такой глубокий! Как можно быстрее и дальше! Эх, мне бы мои сапожки-крылья! Что творилось за спиной, уже не видела. Выбор на совести Грима и время пошло, — а я на самом деле его не прощу, если он не спасет девчонку…

Луна!

Сначала я испугалась темноты, куда ноги-то ставить? Куда бежать — не видно. А потом догадалась: своим прожектором лунный диск ударил в центр улицы, все загорелось белизной свежего снега, сделав полумрак по краям почти непроглядным — мне главное, самой под фонари не соваться. Я мельком видела, как шарахались далекие случайные прохожие с визгом и вскриками, как с оглушающим грохотом по рельсам пролетел трамвай лучевой улицы — без остановок. Я успела подумать — не повторить ли мне трюк, и не поймать спасительный вагон, что бегает быстрее, чем этот монстр. Но вовремя спохватилась и не свернула ближе к путям — нет, там не Мартинус, там кто-то очень трусливый! Не остановит, не спасет!

Жалко, что в городе в почти все деревья поспиливали — не спрячешься под тенью голых крон, все равно фигуру бегущего видно издалека… или не видно? Или видно, но плохо? А-а-а! Все равно не поймаете!

Вот какая же я дура, а? Мне дыхалку беречь, горло, косы размотались и уже от мороза не укрывают. Я вместе с болью за ни в чем не повинную Мари, которая еще совсем ребенок, и которую так жестоко… Ненавижу! Вместе со всем отчаянным чувством мне нестерпимо захотелось проорать: